Михайловский замок

- Вы бы себя проверили, прежде чем пожелать ехать так далеко и так бесповоротно решать свою судьбу, - сказала Катрин. - Чем один молодой человек особенно лучше другого? И разве можно поверить в прочность чувств, своих ли, чужих ли? Сейчас в вас говорит жалость к молодой искалеченной жизни, но разве можно строить свою жизнь на жалости?

Mama побледнела и, строго поглядев в насмешливое лицо Катрин, в свою очередь спросила:

- На чем же, по вашему мнению, стоит строить жизнь?

- Исключительно на себялюбии, - не моргнув, ответила Катрин. - От себя никуда не уйдешь, себя никогда не разлюбишь, как бы собой ни был недоволен. И вся свобода ваша всегда при вас.

- Я крепостная, - вспыхнула Маша, - мне моей свободы еще нужно добиваться.

- Да, я знаю вашу историю, - поспешила Катрин. Но вот вопрос, стоит ли вам давать эту свободу, если вы сейчас же хотите сами ее лишиться? Ваша отпускная в моих руках, - сказала Катрин с нескрываемым торжеством. - Князь Игреев по моей просьбе мне ее вчера подарил. Так что, в сущности, вы сейчас принадлежите уже мне. И вот что я вам предлагаю, слушайте хорошо и не торопитесь решением вашим.

Катрин встала, прошлась по комнате. Хотя она хотела это скрыть, она волновалась не менее, чем Маша, которая, стиснув руки, сидела как неживая. Катрин остановилась перед ней:

- Я вас отлично устрою балериной в Москве или же дам вам возможность открыть свою собственную балетную школу, где вам будет угодно. Свое слово я, поверьте, сдержу, - гордо подчеркнула Катрин. - Но и я ставлю одно условие, чтобы вам отдать навсегда вашу отпускную.

- Какое? - прошептала Маша.

- Чтобы вы не ехали к вашему Мите и вообще отказались от этого брака.

- Вы его не знаете... зачем это вам?

- Затем, - сказала холодно Катрин, - что в любовь, доведенную до таких жертв, на какие вы хотите идти сейчас, я не верю вовсе, такой любви не сочувствую и не хочу способствовать тому, чтобы наш балет, наше искусство потеряло такую прекрасную артистку, как вы.

Маша вскочила. Яркая краска вспыхнула на ее бледных щеках.

- Это невероятно... Сам дьявол вам нашептал.

- Ни в бога, ни в дьявола я тоже не верю, - улыбнулась Катрин, - я воспитанница моего отца и господина Вольтера. Но прихотей у меня много, и не вижу, почему бы мне ИХ не удовлетворить, если я к тому имею возможность. Впрочем, для вас есть и другой выход.

Катрин взяла Машу за руку и, пытливо глядя ей в глаза, как бы боясь пропустить малейшее выражение ее лица, сказала, понизив голос:

- Хотите вы, оставаясь моей крепостной, поехать к вашему жениху? Я тоже создам для этого все условия. Вы его увидите, но останетесь навек моей крепостной, - подчеркнула она. - Выбирайте.

- Мне нечего выбирать, - сказала просто Maшa, -если есть какая-либо возможность мне поехать к Мите, я, конечно, поеду. Оставьте при себе мою отпускную, но молю вас, отправьте меня скорее к нему. Он ведь очень плох, я могу его не застать.

Но Катрин надо было что-то досмотреть до конца.

- Останется ли он жить или умрет - поймите отчетливо, вы-то сами навек крепостная, И это свое слово я тоже сдержу.

- Если Митя умрет, я, быть может, тоже не стану жить; если ж он останется жить, я доверюсь вашему великодушию. - Голос Маши на минуту пресекся.-Ведь вы разрешите мне с ним остаться? О, наложите какой угодно оброк, я выполню. Ведь кроме танцев я знаю столько разных рукоделий, на которые тоже есть спрос.

- Хорошо, - сказала Катрин, отпуская руку Маши, - завтра же начну хлопотать, чтобы вы ехали с тем курьером, который должен вернуться в армию, Но помните, вы едете как моя собственность...

- Только б увидеть его! - вырвалось у Маши с нежным чувством такой глубины и чистоты, что Катрин вспыхнула и, бросив взятую на себя роль, горячо сказала:

- За кого же вы меня, Машенька, принимаете, если так сразу поверили моим словам? Да неужто я похожа на мучительницу Салтычиху?

- Вы так воспитаны... Ваше право владеть живыми людьми.

Катрин заносчиво прервала:

- Я воспитана книгами писателей, научивших меня мыслить, и живых людей собственностью иметь не желаю. Недаром у меня на полке запрещенный Радищев. Сама я, может быть, жертва не меньше вашего... Мой ум иссушил мое сердце, и я не верю в любовь. Ваш случай был слишком для меня соблазнителен, чтобы я смогла удержаться от маленького над вами опыта. Простите мою жестокость вот ваша вольная.

Катрин подала Маше гербовую бумагу, дававшую ей свободу. Маша опустилась на ковер, охватила ее колени и, лишаясь от волнения сил, прошептала:

- Благодарю...

Катрин подняла ее и со слезами на глазах вымолвила:

- Это я должна благодарить вас. Первый раз в жизни я верю в силу чистого, бескорыстного чувства. Вы обогатили мое бедное сердце. - И обе женщины крепко обнялись, как сестры, не узнавшие сразу друг друга, но сейчас убежденные в своем родстве.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ