Михоэлс

Многим позже в своих воспоминаниях Э. Лазебникова-Маркиш расскажет некоторые новые подробности об убийстве Михоэлса. Жена генерала Трофименко, командовавшего в то время Белорусским военным округом, рассказала ей о том, что Трофименко не разрешили даже послать телеграмму соболезнования, которую он хотел отправить Анастасии Павловне. В МГБ знали, что Трофименко дружил с Михоэлсом. Знали прекрасно и о том, что последний день своей жизни он провел в доме Трофименко (кто знает, может быть, Михоэлс в тот день решил следовать любимому латинскому изречению «лови день»…). Из дома Трофименко он пошел в театр на просмотр спектакля, которому суждено было стать последним в его жизни. В 1956 году Ирина Трофименко рассказала Э. Маркиш, что убийство Михоэлса организовал генерал Цанава, в то время министр госбезопасности Белоруссии, выполняя приказ Берии. А телеграмму генералу Трофименко «категорически» не советовали посылать, видимо, из-за того, что не были уверены до конца, какова будет реакция на убийство Михоэлса «наверху» и, главное, какая версия случившегося будет одобрена.

Летом 1980 года мы с Анастасией Павловной были на Новодевичьем кладбище. Увидев памятник Льву Шейнину, она сказала: «Здесь хранится, и, наверное, уже навсегда, тайна убийства Михоэлса».

«Один из известнейших советских следователей, — пишет в статье „Заслуженный деятель“ (ЛГ. 1989. 15 марта) Аркадий Ваксберг, — рассказывал мне, что в бериевском ведомстве существовал особый отдел для подготовки и проведения таких операций. Во главе стояла тщательно законспирированная супружеская чета. Именно этот отдел и организовал убийство Михоэлса. В начале 1953 года, по словам моего собеседника, было подготовлено и убийство П. Л. Капицы, но смерть Сталина помешала осуществлению этого плана…»

ВСКОРЕ ПОСЛЕ УБИЙСТВА

Организаторы и исполнители убийства Михоэлса рассчитывали, что им удастся подвести это злодеяние под обычное уголовное дело. Но и «обычное» убийство является фактом уголовным и возбуждение уголовного дела неминуемо. А это влечет за собой расследование, которое нашли нужным поручить (другого не нашли) Льву Романовичу Шейнину, человеку, причастному к АЕК, куда его рекомендовал С. Л. Брегман, старый большевик, заметный политический деятель. Непонятно, что заставило Шейнина заняться этим расследованием, а главное, не в том ключе, как кому-то хотелось. Позже это ему будет стоить долгих лет тюрьмы, и даже его показания на суде о националистической направленности работы АЕК и его руководителей, в особенности Лозовского, и самобичевание по поводу собственной «националистической деятельности» не спасли его от тюрьмы.

Вскоре после убийства Михоэлса со свойственной тому времени помпезностью были организованы вечера его памяти в здании ГОСЕТа, в помещении ВТО, с участием Эренбурга, Москвина, Храпченко, Козловского, Таирова. А спустя немного времени началась кампания против «безродных космополитов», за ней — «дело врачей». Направленность «дела врачей» не вызывала сомнений: большинство арестованных были евреи, их обвиняли в злоумышленном убийстве руководящих советских работников. Собственно, само по себе такое обвинение старо: еще в пору раннего Средневековья придворного врача, еврея Цидкино, обвинили в том, что он умышленно неправильно лечил короля Франции Карла Лысого, а через 100 лет других еврейских лекарей обвинили в убийстве короля Гуго Капета. Были такие случаи и в России, при Иване Грозном и позже. Почему же такую грозную значимость придали «делу врачей» в 1952 году? Многим в ту пору показалось, что убийство Михоэлса, кампания против космополитов, «дело врачей» — звенья одной цепи. Поползли слухи о строящихся где-то в Сибири бараках для переселения туда советских евреев.