Мико

Опять начался грохот, на этот раз еще грознее, как будто он исходил из глубины земных недр. “Я не ослышался? — спрашивал себя Николас. — Она сказала: “Не надо больше?”

— Я сейчас спущусь за тобой! — крикнул он.

— Нет! Нет! О Амида! — Он увидел ее лицо, обозначившееся в свете звезд, который стал, казалось, ярче после землетрясения, как будто Вселенная очнулась от тяжелого сна. — Тебя убьет!

Внизу снова все ожило. Он уже был на полпути к Акико, его голые ступни искали точку опоры.

Он увидел, как Акико тянется к нижним концам корней дерева, огромному сплетению корней, похожему на гордиев узел. Но у нее не было волшебного меча, и разрубить его она не могла.

Грохот достиг крещендо, и Николас услышал ужасный скрежет разрывающегося на части мира. Глубоко внизу перемещались тектонические плиты, при их столкновении силы сжатия искали выход вверху, на поверхности земли. Стены разлома дрожали, щель продолжала расширяться. Казалось, даже небеса стонали от боли и мигал звездный свет, пока земля тяжко дышала в агонии.

Николас не слышал ничего, кроме дикого шума, заполнившего его уши. Ему казалось, что не выдержат вибрации и порвутся барабанные перепонки. Вот он увидел, как поползли вниз деревья. Он раскрыл рот, чтобы закричать, но тут ему пришлось, забыв обо всем, рвануться вверх из этой смертельной ловушки, пока его не сбросило в пропасть.

Когда он вновь обрел способность видеть, перед ним предстал совершенно другой мир. Не было ни нависшего дерева, ни расщелин в скале, ни выступов, ни ямок — ничего из того, что он зафиксировал в своем сознании, готовясь спуститься на помощь Акико.

Все, что он ранее видел, исчезло. И вместе с этим исчезла Акико.

* * *

Первым знакомым человеком, встретившимся Николасу после выписки из госпиталя “Тораномон” в Токио, оказалась Таня Владимова. Его не особенно удивила эта встреча: позвонить Минку он так и не удосужился.

Она выходила из лифта в отеле “Окура”, перед которым стоял Николас.

— Что это с вами случилось? — спросила она, протиснувшись к нему сквозь толпу.

Подошел лифт Николаса, и она вошла в кабину вслед за ним.

— Вы выглядите так, как будто вас засунули в мясорубку и забыли ее выключить.

— Вы приехали посмотреть на землетрясение? — Это было лучшее, что он мог сказать в этот момент, и вопрос был вовсе не таким бессмысленным, как казался внешне.

— О да! — кивнула она. — Должна признать, что это очень страшно. Правда, японцы воспринимают это с большим хладнокровием. — Она болтала с показной легкостью. Николас терялся в догадках: что у нее на уме? — А вы были тут?

— Нет, — сказал он, — самый пик его я пропустил. Она терпеливо дождалась, когда он откроет дверь в свой номер.

— Однажды во время небольшого землетрясения я была в Лос-Анджелесе, — доверительно сказала она. — Все было так же, хотя мне говорили, что здешнее было много хуже. И никто не обратил на него ни малейшего внимания. Как будто вообще ничего не было.

— Японцы смотрят на это несколько иначе, — сказал Николас, направляясь в ванную комнату и включая краны. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум льющейся воды. — Они воспринимают землетрясения как часть живой природы. Для калифорнийцев же это как смерть: они предпочитают не думать об этом.

Спустя пятнадцать минут, приняв вначале горячий душ, а затем — ледяной, он появился, обернутый полотенцем. Николас снял пластиковый чехол, который закрывал гипсовые повязки на пальцах, чтобы они не намокли.

— Я действительно рад, что вы здесь.

— Отлично! — Она глядела на его руку. — Вообще-то я прибыла по поручению Минка. Сейчас центр тяжести переместился с момента вашей с ним встречи на прошлой неделе. С Проторова на “Тэндзи”.

Наверное, его сковывала усталость или, может, Акико все еще была у него в голове. Как она смогла полностью превратиться в Юко или в некое подобие Юко, которую он все еще держит в памяти, как святыню и символ чистоты? Возможно, это только игра воображения, но он определенно чувствовал, что “ками” его первой возлюбленной каким-то чудом сохраняет ее живой образ, наполняя его сердце любовью и страстью там, где раньше жила только ненависть и жажда мести. В конечном счете все это, вероятно, глупо с его стороны, но он так не думал. Он слишком хорошо знал, как тесно переплетаются жизнь и смерть.

Во всяком случае, он не уловил фальши в ее голосе, что в нормальных условиях сделал бы без труда. Он не был настроен на этот разговор, мысли его витали в других местах. Расслабив свои натруженные мышцы, он рассеялся, рассредоточился и потому был уязвим.

— Это совсем неплохо, — ответил он, поворачиваясь к шкафу за чистой одеждой, — потому что Проторов уже перестал быть угрозой для кого бы то ни было.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Таня, хотя отлично знала ответ.

— Я хочу сказать, — ответил Николас, — что я его убил. — Он обернулся к ней вовремя, чтобы увидеть удивление в ее глазах, когда он закончил. — Я раскрыл тайну “Тэндзи”.