Мико

Николас взял ключ, он подумал, что ему оказана честь. Друзья принялись за еду, а атмосфера вроде бы разрядилась. Когда они закончили и заказали еще сакэ, Николас попросил:

— Пообещай мне одну вещь, Лью. Я знаю, что ты думаешь о Томкине. Это слепое пятно...

— Я знаю то, что я знаю, Ник. Это чертова акула, пожирающая все на своем пути. Я собираюсь его остановить, и эта зацепка — единственный способ.

— Я хочу только одного, чтобы эта твоя... страсть... не обвела тебя вокруг пальца. Когда попадешь туда, не спеши, осмотрись, оцени обстановку.

— Ты мне будешь объяснять, как выполнять мою работу?

— Не будь таким ранимым, Лью. Я просто хочу сказать, что жизнь не состоит из черного и белого, в ней множество оттенков. Томкин — не князь тьмы, как ты его себе представляешь. Возможно, он и не убивал Анджелу Дидион.

— Ты в это веришь?

— Разве так важно, во что я верю?

Теперь Николас действительно сомневался в виновности Томкина, потому что сам оказался вовлеченным во все это полностью. Он отправился в Японию из-за внезапной смерти Кроукера в далеком Ки-Уэсте. “Гири”.

— Пока, Ник, — попрощался Кроукер на освещенной разноцветными огнями улице у выхода из ресторана. Он протянул было руку, но передумал и вместо этого поклонился. Николас ответил тем же, и они оба расхохотались в ночи, словно отгоняя от себя всевозможные страхи.

Их последние мгновения, проведенные вместе, были весьма заурядными. Они вели себя как люди, расстающиеся ненадолго. И хотя Кроукер отдал ключ Николасу, ни один из них не думал, что может произойти через несколько дней во Флориде. У них было так мало времени оценить священный дар — их дружбу.

Для скрытного, замкнутого Николаса такой случай был действительно редким. Теперь ему нравилось вспоминать время, проведенное вместе с другом, прокручивать мысленно разные эпизоды, словно кадры полюбившегося фильма.

Дойдя до верха лестницы, Николас обрел уверенность, что путь, избранный им, верен. Он не оставит смерть Кроукера неотмщенной. “Гири” связывало его: “гири” сильнее, чем сама жизнь.

* * *

Сэнсэй этого додзё сидел на камидза — возвышении, сделанном из нескольких соломенных татами, — для занятий айкидо. Это был человек неопределенных лет, с жестким лицом без малейших следов растительности и кошачьими глазами, мощными плечами и узкими бедрами.

Его звали Кэндзо. Кое-какую информацию о нем — вместе с рекомендательным письмом — дал Николасу Фукасиги — его сэнсэй в Нью-Йорке. “Он тяжелый человек, — сказал Фукасиги, — но я больше не знаю никого, кто подошел бы тебе для... э-э, необычного будзюцу”. Он знал также, что Николас ниндзя и что мог бы быть его сэнсэем, — “Кэндзо не узнает, кто ты, Николас, но оценит полноту твоих знаний и будет работать с тобой”.

За спиной Кэндзо Николас увидел возвышение, за которым перекрещивались два дай-катана семнадцатого века — самых длинных и смертоносных из мечей самураев; там же висел церемониальный барабан, а между ними — свиток из рисовой бумаги, на котором было начертано: “Все сущее появляется на свет, но мы не можем увидеть ворот, из которых оно пришло. Все люди думают, что они знают, но на самом деле они ничего не знают. Лишь те, кто склоняется перед лицом непознаваемого, по-настоящему знают”. Николас узнал слова Лао Цзы.

Разувшись, он ступил на татами, склонился перед сэнсэем в приветственном поклоне. Затем протянул письмо Фукасиги.

Кэндзо читал долго. Не взглянув на Николаса, он аккуратно сложил листы и положил их в конверт. Опустил руки на татами, изогнувшись в сидячем поклоне. Подобрав под себя ноги, Николас ответил таким же приветствием.

Но едва он наклонился, что-то мелькнуло перед глазами, и на него обрушилась короткая палка. Если бы он потерял бдительность хоть на мгновение, то наверняка удар пришелся бы в голову. Николас инстинктивно поднял правую руку, переместив одновременно корпус вправо, в направлении надвигающегося удара.

Палка задела его предплечье и, перевернувшись в воздухе, отлетела в сторону. Но Кэндзо ринулся на него, предвидя, что Николас перевернется влево, и использовал “сёмэн ути”, прямой удар в голову, пытаясь повалить его на мат. Для этого Кэндзо схватил себя за правое запястье, но Николас применил “ёнкё” — прием, парализующий врага, согнув запястье своей руки так, что ему теперь удалось завладеть левым предплечьем сэнсэя. Он глубоко вдавил большой палец руки в нервный центр на внутренней стороне руки Кэндзо. Но вместо того, чтобы откинуться назад под давлением, что позволило бы Николасу освободить распростертую руку, Кэндзо извернулся, жертвуя своей рукой, чтобы не проиграть сражение.

В другой руке появилась еще одна палка, и он с силой обрушил ее на плечо Николаса. Николас отказался от “ёнкё”, но не применил снова иммобилизацию, как того ожидал Кэндзо, а взял на вооружение “атеми”, прием из айкидо, использованный ранее сэнсэем.

Крепко сжатые кончики его пальцев впились в место под ключицей Кэндзо, нащупывая находящееся там нервное сплетение. Голова сэнсэя спастически дернулась вверх и в сторону, и Николас надавил сильнее.