Микола Лысенко

— Я и так задолжал вам. Довольно. Вернусь на свое поле. А рисовать и играть буду без науки, как сердце подскажет…

Так и остался Середа начинающим художником.

После смерти отца он постоянно навещал меня, приглашал к себе.

Еще чаще стали мы встречаться в советское время. Дед Середа стал в своих Стайках душой самодеятельности. Он и сам перед войной чуть ли не каждый год выступал на смотрах и олимпиадах, мастерски играя на своих цимбалах.

Надо было видеть Середу на эстраде. Шел ему седьмой десяток, а в глазах все тот же пытливый огонек, ясный ум и осознанное достоинство.

С годами он все больше напоминал мне лирника, с такой задушевностью нарисованного им много лет назад.

— Вот и сбылось то, о чем мечтал ваш отец. Большой души был человек, — не раз говорил мне Петро Середа.

Сам Середа умер после войны.

Гитлеровцы, ворвавшись в Стайки, уничтожили его рисунки, разбили цимбалы.

— Не цимбалы — сердце мое разбили фашисты, псы поганые, — до самой смерти твердил старый Середа.

…Школа, своя школа. Много лет отец мечтал о настоящей народной музыкально-драматической школе, о талантливых учениках, кому бы он мог передать свои знания, свой опыт.

Еще в 1868 году писал он из Лейпцига своим родным: «Нужна школа, нужна сейчас же, и такая школа, которая построена была бы на народной основе, в противном случае она даст, как и все у нас, блеклый цвет с иноземными румянами».

Сколько за три десятилетия было разговоров, споров о будущей школе!

Сколько выдвигалось самим Николаем Витальевичем и его друзьями проектов, планов! Однако, чтобы открыть украинскую музыкальную школу, нужно было добиться разрешения министерства внутренних дел, перебороть сопротивление, интриги врагов украинской культуры, найти педагогов, и, главное… нужны были деньги, а свободных денег у отца не было никогда.

Проходили годы… Ни частные уроки, ни лекции в Киевском институте благородных девиц не удовлетворяли отца.

— Сколько сил и времени истрачено! И для чего? Чтобы еще одна панночка выскочила замуж, очаровав своей игрой провинциала-кавалера. Давно бы бросил «благородный институт», да, — разводил руками отец, — «грехи не пускают».

«Грехи» как раз и заключались в том, что институт оставался единственным средством существования отца, а следовательно, и всей нашей семьи.

Так было до конца 1903 года, до встречи с больным Михаилом Старицким. На этот раз Николай Витальевич открыл побратиму совершенно реальный и через несколько месяцев осуществленный план создания школы. Дело в том, что в 1903, юбилейном, году народ собрал довольно значительную для того времени сумму. Предвиделось, что часть денег пойдет на издание произведений юбиляра, а часть — на покупку дома и небольшой усадьбы в дачной местности для летнего отдыха. Этот дом, вернее деньги, выделенные на дом, и стали финансовым фундаментом школы Лысенко.

— Прожил я шестьдесят лет без собственного дома и еще проживу, а вот без школы нам не обойтись, — говорил Николай Витальевич.

В 1904 году отец арендовал небольшой одноэтажный дом с мезонином на двор по улице Б. Подвальная, № 15 (сейчас имени Полупанова). Вот уже закуплены необходимые инструменты, расставлена школьная мебель, приглашены преподаватели. Наконец появилась долгожданная вывеска: «Музыкально-драматическая школа Н. В. Лысенко».

* * *

— Вырастут, окрепнут наши соколята. И понесут они людям песню и могучее слово, что будит мысли, согревает сердце. Разве не стоит для этого бросить все и целиком отдаться школе! А вы еще раздумываете, идти ли козе до воза, — говорил отец своему другу, прославленному певцу Александру Мышуге, приглашая его на постоянную педагогическую работу.

Обычно непрактичный, никогда не отличавшийся административными способностями, отец, однако, сумел сплотить вокруг себя лучшие педагогические силы Украины.

Как добился он этого? То ли умением зажечь всех верой в важность существования новой школы, а возможно, многих привлекал авторитет народного композитора, имя основателя и директора школы.

Как бы там ни было, школа Лысенко славилась своим педагогическим персоналом. Класс сольного пения вела известная артистка русских столичных театров Мария Зотова, работала в школе Елена Муравьева, чудесный знаток постановки голоса, драматическим отделом ведали Мария Старицкая (талантливейшая артистка, дочь Михаила Старицкого) и режиссер Киевского русского драматического театра Липковский. Историю русской и украинской литературы читал профессор Владимир Перетц, теорию музыки — чудесный педагог, ученик Римского-Корсакова, профессор Григорий Любомирский. Наконец и знаменитый тогда на всю Россию Александр Мышуга, отказавшись от гастролей и уплатив неустойку по контракту, тоже возглавил класс в школе Лысенко.

Не только к Мышуге, но и ко всем преподавателям отец относился с большим уважением и тактом.

Только однажды, я хорошо помню это, отец резко и гневно оборвал педагога. Преподавательница по классу фортепьяно грубо оскорбила своего ученика-еврея. Отец немедленно уволил ее:

— Пока я жив, черносотенцам в моей школе не будет места.