Микола Лысенко

После такого разговора с Вами я решаюсь приступить к оценке Ваших присланных произведений. Повторяю, что буду руководиться искренней и непоколебимой правдой, насколько я понимаю и знаю это дело.

Прежде всего отвечаю Вам на очень интересующий Вас вопрос, который Вы так нервно поставили мне как важнейший: «Есть ли у Вас хоть минимум того, что называется талантом?» Видите ли, для всех и всюду этот вопрос настолько растяжимый, что представляется большая трудность ответить на него. Что вообще такое талант? Какие у него границы, объемы? Понятие это охватывает много мелких и специальных признаков, ступеней: способность, одаренность, музыкальность, талантливость и сверх всего, как генеральное, общее понятие, — талант. И я и Вы — люди, имеющие способности к созданию музыкальной работы, один легкой, другой более тяжелой, ибо один имел очень мало знаний и практики, второй имел возможность и учиться, и слушать, и упражняться. Большие самостоятельные произведения требуют большой эрудиции, а также и творческого духа, без которого уже не обойтись. Называем это делом таланта. Но вот благодаря таланту я написал нечто, а оно, в конце концов, и не поднимается над посредственностью. Ну, какой же мой талант? А между тем там, в том произведении, есть и знания, и наука, и мастерство и даже хорошо звучит, красиво, но — не проникает в человеческое сердце, не захватывает массы.

Истинных талантов в мире очень немного, которыми живет большая масса людей, которые покоряют ее, ведут за собой. Мы же себе, не гоняясь за привлекательным «именем», будем на совесть делать свою маленькую работу, всякий по своим возможностям, и оглядываться всякий раз на развитие искусства, не закрывать себе глаза, а учиться, слушать, читать».

В присланных Колессой работах наметанный глаз старого композитора заметил следы немецкой школы. Сказывалось характерное для многих галицийских композиторов влияние чешско-австрийской музыки.

«Но, — едко замечает Микола Лысенко, — «что пристало быку, то не пристало Юпитеру», что пристало западноевропейской мелодии, то не соответствует славянской, в частности украинской, мелодии».

Сурово осуждая попытки втиснуть славянскую песню в чуждые ей западноевропейские гармонические формы, он продолжает: «…Вы, да и я до недавнего времени, руководствуетесь этим в полной мере. Ergo! Путь целиком неправильный, неприродный, нужно его оставить. Оставив же, необходимо что-то взамен иметь. Для этого нужно поучиться, перечитать такое прекрасное произведение покойного Петра Сокальского, как его исследование русской народной песни. Труд очень специальный, основанный на глубоко научных принципах. Его нужно изучить. Кроме этого, нужно было бы перечитать сборник русских народных песен Мельгунова с трактатом о народных песнях и с гармонизацией самих песен, тоже Ляро-ша, Фаминцына. Много говорят о недавнем сборнике Пальчикова, который собрал где-то в Вятской или Казанской губернии народные песни и пропевал при главной мелодии все подголоски, как поет народ. Так же сборники Балакирева, Чайковского, Р.-Корсакова…»

Верный своему правилу «истина прежде всего», Лысенко критикует «вязанку песен» «Улица», но тут же заклинает Колессу: «Ради бога, не подумайте, что я острым суждением Вашей работы отклоняю Вас навсегда от любимой деятельности. Я хочу предостеречь Вас от того, чем сам очень болел и отчего стараюсь выздороветь. Лучше же, если со стороны попадается человек, который не от злого сердца, а с лучшими намерениями указывает земляку ошибки, которые у каждого из нас были, а может и теперь есть, и от которых чем скорее освободишься, тем делу скорей дашь правильный ход.

Конечно, делюсь с Вами своими мыслями, как с близким человеком, который хотел выслушать слово братского совета. Поэтому, если мое слово имеет силу для Вас, вы в работах такого рода должны сказать «довольно». На мой взгляд, эти работы не нужны ни для Вас, ни для того дела, какому Вы служите, так как опираются на неверную, фальшивую основу… Наш же украинский народ, если и начинает переживать фазу упадка лирического творчества, все же не потерял своей физиономии, и отклонять его в руки чужой, да и к тому же более узкой культуры, нет ни малейшего смысла. Европа сказала уже миру в произведениях великих своих гениев, для нас же еще разве только настает время появляться среди людей.

Наша песня в широком европейском свете очень молода, свежа, нова — ей принадлежит будущее. От нас — сыновей этой молодой народности зависит поставить ее на путь развития в справедливом, ей принадлежащем природном освещении».

За спокойной интонацией нельзя не услышать бушующее негодование и призыв старого бойца: творить… Да! Но не для салонной публики, а для народа.