Микроубийцы из пробирок. Щит или меч против Запада

Ныне, по прошествии четверти века, понятно, почему военные биологи так себя вели. Если оставить в стороне очевидную шкурную составляющую, есть и более содержательная. Ну, например, официально военные биологи докладывали в Кремль и на Старую площадь, что их боевой штамм сибирской язвы 836 будто бы должен «пробивать» биологическую защиту во всех странах «вероятного противника» (другими словами, антибиотики и вакцины тех стран оказались бы напрасными). А ведь это были не самые отсталые в медицинском отношении страны. В этих условиях предлагать для защиты жителей Свердловска свои секретные военные вакцины было несподручно — они ведь тоже могли не сработать против хваленого агрессивного штамма 836. Можно было опозориться. И они пожертвовали жителями.

Ныне можно утверждать, что советские военные биологи скрывали в 1979 году свои секретные военные средства против сибирской язвы от гражданских лиц зря. Дело в том, что те самые «боеспособные» споры сибирской язвы, которые были перевезены из Свердловска и закопаны на острове Возрождения (Аральское море), были на рубеже веков раскопаны представителями «американской военщины». И оказалось, что американская вакцина вполне убивает боевой штамм сибирской язвы 836 [162]. Так лопнула идея советского ВБК создать биологическое оружие, способное «пробивать» систему вакцинации «вероятного противника».

В заключение этого раздела следует подчеркнуть, что выход нашей страны из наступательной биологической войны, совершенный в апреле 1992 года Б. Н. Ельциным [154], вовсе не означал, что властная бюрократическая система России осознала наконец необходимость усиления мер защиты людей против биологической угрозы как таковой — внутренней и внешней. Дело в том, что лишь в 1996 году было принято постановление «О мерах по сохранению и рациональному использованию коллекций микроорганизмов и культивируемых клеток высших растений», разумеется закрытое. Так впервые на правительственном уровне было зарегистрировано существование в стране 13 коллекций патогенных микроорганизмов, которые хранятся в учреждениях Министерств обороны, здравоохранения, науки и сельского хозяйства [232].

Что касается усиления защищенности людей от опасных патогенов, то факты, которыми мы располагаем, не способствуют оптимизму. Для примера приведем драматические события 1999 года в станице Обливская Ростовской области. В первых числах июля в Обливской началась неясная эпидемия. Здравоохранение области и всей страны проявило себя в той ситуации беспомощным. По существу, оно так и не приняло мер по лечению множества пострадавших людей (6 из них умерли), да и не могло их принять, поскольку чехарда с диагнозами этому не способствовала. Сначала причиной назвали вирусный менингит, потом настал черед конго-крымской геморрагической лихорадки, а ближе к осени дошло и до импортной лихорадки Западного Нила. Эпидемия к тому времени уже закончилась [233].

Ныне по прошествии многих лет и после немалого числа других бед такого же свойства можно констатировать, что, хотя ВБК и сильно подрезали крылья, уровень защищенности граждан страны от опасных инфекций ничуть не возрос. Не говоря уж о защищенности от мифического биологического терроризма.

4.2. Кому и зачем была нужна секретность

Подготовка советского государства к наступательной биологической войне была его самой большой тайной. Еще большей, чем тайна химического оружия.

Причем это была тайна не только и не столько от общества — на этот предмет в Советском Союзе не думал никто и никогда. Как уже отмечалось, в связи с сокрытием работ по разработке советского биологического оружия, осуществлявшихся с 1926 года в нарушение Женевского протокола 1925 года [71], с 1927 года в Советском Союзе любая информация об эпидемиях, вызванных особо опасными инфекциями, стала предметом государственной тайны. Последние открытые данные относятся, пожалуй, к эпидемии сибирской язвы 1927 года в Ярославской губернии, когда с 6 по 17 июля 1927 года от кишечной формы болезни погибли все 27 заболевших человек. После этого медицинская статистика стала выглядеть иначе. В частности, если в 1905–1914 годах в России было зарегистрировано 167 963 случаев заболевания сибирской язвой, а в 1924–1925 годах — 31 668 случаев, то после 1927 года эта опасная болезнь «прекратились» (например, в 1929–1936 годах в научную прессу попали данные лишь о 4 эпидемиях сибирской язвы в стране, в процессе которых было зафиксировано 47 заболевших) [82]. Нелишним будет указать, что даже с книги 1945 года «Крымская геморрагическая лихорадка» (201 стр.) до наших дней не был снят «гриф» и ее нет в открытом доступе ни в одной библиотеке России, хотя Крым давно уже стал заграницей, а содержание книги было остро нужно специалистам в связи эпидемией 1999 года в своей стране — в станице Обливская (Ростовская область). Таким образом, все эти патологические игры в секретность имели тягчайшие последствия для благополучия своей и только своей страны.