Читаем Микроурбанизм. Город в деталях полностью

Внутри городского пространства существуют места, где ткань повседневности нарушается, разрывается особым порядком ландшафта, искажениями урбанистической функциональности. Развалины некогда жилых домов и заброшенные промышленные объекты, начатые, но так и не законченные стройки, пустые крыши высоток и городские коммуникации, старинные катакомбы, рощи, одичавшие скверы и пустыри – все это исключается из привычного взаимодействия людей. Оптика города не предполагает их присутствия в зоне видимого: скрытые от праздного наблюдателя фасадами других домов или замаскированные баннерами, затерянные в промышленных зонах и безлюдных переулках, спрятанные под землю, они оказываются на периферии городской визуальности. Бытовые практики повседневности также обходят их стороной: одни из этих мест постепенно утратили свои утилитарные функции, другие изначально не предполагали присутствия человека.

Будучи невидимыми, необжитыми и неиспользуемыми, исключенными из городской повседневности, пустые и заброшенные пространства становятся местами, где разворачиваются особого рода эстетические, исследовательские, телесные и игровые практики. Речь идет о тех способах взаимодействия с городом, что за рубежом объединяются названием urban exploration (не имеющим, к слову сказать, устоявшегося русскоязычного аналога), а в отечественной городской реальности представлены богатейшим набором практик от DoZoRа[53] и диггеров[54], до индустриального туризма и фотографии. Здесь то, что выпало из повседневности, заново собирается и включается в тело города на особых правах, будучи описанным в системах координат, рождающихся на пересечении опыта участников urban exploration и специфики места, определяющей этот опыт.

Каким образом в практиках urban exploration пустые и заброшенные пространства реконфигурируются и заново встраиваются в тело города? В поисках ответа на этот вопрос мы обратимся к локальному опыту участников различных неформальных объединений города Ростова-на-Дону, связанных с urban exploration, а также одиночек, практикующих те или иные формы взаимодействия с заброшенным городом.

Многоликость практик освоения заброшенных пространств требует от нас особой чуткости к конкретному опыту переживания города. Демонстрируя возможные сетки координат для описания городского пространства, О. Запорожец и Е. Лавринец адресуют нас к позициям горожанина, фланера, туриста и исследователя[55]. Обнаруживая эти и другие позиции в опыте участников urban exploration, мы, во-первых, сохраняем установку на ценность каждой из них, а во-вторых, уделяем особое внимание зонам перехода между различными режимами взгляда, телесного опыта, описания заброшенного города.

Несколько аналитических сюжетов, представленных ниже, – попытка разобраться в том, как происходит освоение “города-без-человека”. Детальное обращение к этим сюжетам позволит нам вглядеться в жизнь города, обычно выпадающую из поля зрения, переосмыслить значение, казалось бы, отмерших частей городского пространства, увидеть в красках то, что обычно видится черно-белым. Мы не будем стремиться к систематизации, а попытаемся увидеть всю мозаичность и подвижность взаимодействия между заброшенными и пустыми городскими пространствами и теми, кто осваивает их.

Terra Incognita

Пустые коробки старых заводских цехов, коллекторы, катакомбы хранят тайны, скрытые от взора обывателя:

Соль в том, что ты просто не знаешь, куда ты лезешь. Это вот самое интересное. Понятно, что на этом объекте до тебя были миллионы людей, блин, и все карты есть и все. Все равно соль в том, чтобы самому это все, как бы, знаешь, впитать, что ли… (М. П., 25 лет, диггер).

Тяга к непознанному, любопытство, выводящее за пределы повседневных маршрутов, заставляют горожан искать области неизвестного. Первыми претендентами на эту роль оказываются пространства, не вписывающиеся в городскую повседневность на общих правах. Не имея “карты” исследуемых пространств или намеренно игнорируя сложившееся знание, первооткрыватель вынужден опираться на свой собственный опыт пребывания внутри иной реальности. Для этого опыта сложно найти слова, он постоянно ускользает от проговаривания и тем не менее нередко описывается как исследовательский:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Взаимопомощь как фактор эволюции
Взаимопомощь как фактор эволюции

Труд известного теоретика и организатора анархизма Петра Алексеевича Кропоткина. После 1917 года печатался лишь фрагментарно в нескольких сборниках, в частности, в книге "Анархия".В области биологии идеи Кропоткина о взаимопомощи как факторе эволюции, об отсутствии внутривидовой борьбы представляли собой развитие одного из важных направлений дарвинизма. Свое учение о взаимной помощи и поддержке, об отсутствии внутривидовой борьбы Кропоткин перенес и на общественную жизнь. Наряду с этим он признавал, что как биологическая, так и социальная жизнь проникнута началом борьбы. Но социальная борьба плодотворна и прогрессивна только тогда, когда она помогает возникновению новых форм, основанных на принципах справедливости и солидарности. Сформулированный ученым закон взаимной помощи лег в основу его этического учения, которое он развил в своем незавершенном труде "Этика".

Петр Алексеевич Кропоткин

Культурология / Биология, биофизика, биохимия / Политика / Биология / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука