Микстура от косоглазия

– Где? – растерянно переспросила я.

– На улице Генерала Карбышева, – назвала хорошо мне известный адрес кадровичка, – по-моему, это где-то на севере столицы. Впрочем, точно не подскажу, сама в Теплом Стане живу. Только Славский у нас недолго проработал. Его взяли шофером, едва ли месяц поездил и ушел.

– Почему? Наверное, пил, да?

Капитолина Михайловна поворошила бумажки.

– Да нет, ни в чем отрицательном замечен не был, серьезный молодой человек, в Чечне служил, вроде ранен был.

– Тогда отчего он уволился?

– Зарплата у нас маленькая, – разоткровенничалась кадровичка, – а работы много, текучка поэтому огромная, в особенности среди шоферов. Мы белье обязаны клиенту вовремя доставить, ну, допустим, с семнадцати до девятнадцати. Редко кто из людей дома сидит. А в городе пробки, запоздает машина – мигом скандал поднимается. Начальство же у нас ни во что вникать не хочет: не привез бельишко вовремя – штраф. Поэтому от нас водители и бегут. Сколько раз говорила: ну при чем тут человек, сидящий за баранкой? Обстановка в городе такая, нельзя людей рублем наказывать, и так они четырех тысяч не получают. Но нет, не убедила, вот отсюда и текучка. На сегодняшний день у меня пять вакансий! Машины простаивают!

– А куда ушел Славский? – поинтересовалась я. – Нам-то с дочерью он ничего про смену места работы не рассказал!

Капитолина Михайловна хмыкнула:

– Откуда же мне знать, куда он подевался. Это раньше со службы не увольняли, пока с нового места подтверждения о приеме не принесешь. А теперь – свобода. У некоторых людей по две, а то и по три трудовые книжки лежат. Бардак, он и есть бардак! Такую систему учета поломали. Лет бы двадцать назад мигом вам сообщила, куда перебежал, а сейчас! Ищи ветра в поле.

ГЛАВА 26

Я вышла на улицу и поежилась. Мороз мигом сковал мне лицо. Чувствуя, как немеет кончик носа, я пошла к метро. Надо опять ехать к Инессе Матвеевне. Очень надеюсь встретить у нее дома еще кого-нибудь, потому как, похоже, у дамы маразм. Подобное несчастье может произойти с человеком в любом возрасте. В свое время в соседней с нами квартире жила Катя Виноградова, совсем молодая женщина. Моя мачеха Раиса, вернувшись однажды с работы, мрачно сказала:

– Видать, зашибает Катюха по-черному!

– Никогда не видела ее пьяной, – удивилась я.

– Мету сейчас двор, – стала рассказывать Раиса, – вижу, Катька шлепает. Привет, кричу ей, как дела… Угадай, чего она ответила?

– Ну… добрый день, хорошо.

Раиса засмеялась:

– Сто лет гадать станешь – не дотумкаешь. Подошла ко мне и шепнула: «Здравствуйте. А мы разве знакомы?» Вот до какого состояния ужраться можно! Соседей, с которыми всю жизнь на одной площадке толкаешься, не узнаешь!

Потом я встретила Катю Виноградову в прачечной. Она испуганно озиралась по сторонам и бормотала:

– Что это? Как домой пройти? Где я живу?

Люди, посчитав ее пьяной, брезгливо обходили стороной хрупкую фигурку. Я подошла к соседке и сразу поняла – алкоголь тут ни при чем. У Кати был безумный взор, не слишком связная речь, но спиртным от нее не пахло.

Я привела ее домой. Ее муж Костя, открыв дверь, тяжело вздохнул:

– Спасибо, Вилка. Не уследил, опять удрала.

– А что с ней такое? – полюбопытствовала я.

– Склероз, – ответил Костя.

– Так Катя же молодая, – удивилась я.

– Вот оно как, оказывается, бывает, – махнул рукой Костя, – сорока не справила, а из ума выжила, дома одну не оставишь! Глупости говорит, то плачет, то смеется. Вчера у меня спросила: «Вы кто?» Ну ответил ей: «Муж твой». Так она давай кричать: «Нет, нет, мой давно умер».

Вернувшись на улицу Генерала Карбышева, я вновь позвонила в дверь и опять увидела Инессу Матвеевну.

– Снова вы? – слабо удивилась мать Евгения.

– Скажите, дома, кроме вас, кто-нибудь есть?

– Нету, – спокойно сказала она, – да и кому взяться? Живу одна, муж умер, сын погиб.

– Можно к вам зайти? Не бойтесь, пожалуйста, я не причиню вам вреда.

– Я никого не опасаюсь, – мрачно заявила Инесса Матвеевна, – красть в квартире нечего, только книги, но они никакого интереса не представляют, в основном словари. А если задумали убить, так благодарна буду. Давно бы руки на себя наложила, только мужества не хватает.

Я вошла в коридор и стала расстегивать сапоги.

– Бросьте, – равнодушно обронила Инесса Матвеевна, – ступайте так.

– Но я пришла с улицы, там грязно.

– Не для кого чистоту беречь, – сухо уронила хозяйка, – никто не придет, никто!

Она закашлялась и побрела по коридору, маленькая, чуть сгорбленная, похожая на скомканную, ненужную бумажку.

Я поторопилась за ней. Инесса Матвеевна провела меня в большую комнату, служившую, очевидно, ее мужу кабинетом. Три стены здесь занимали полки с книгами, возле окна стоял письменный стол. На нем – две фотографии, увитые черными лентами. На одной был запечатлен седовласый мужчина со слегка угрюмым, замкнутым лицом, на другой – мальчик лет двенадцати, с веселой улыбкой. Белозубый, кудрявый, ясноглазый, он радостно смотрел на меня. Траурный бант казался абсолютно неуместным на фоне этого снимка.

Инесса Матвеевна опустилась на диван, указала мне на кресло и спросила: