Миксы

– Давно копила... Мебель хотела новую купить. Давно... Ну а тут, вроде как, и случай...

Они купили в мебельном два компактных диванчика, небольшой шкаф с зеркальной дверцей и комод для белья. Мама разрозовелась от удовольствия, глаза у неё загорелись, в них снова появился живой подрагивающий блик.

– А! Гулять так гулять! – сказала она, когда мебель привезли и распаковали. – Пойдем, разоримся на телевизор.

И они купили небольшой плоский ЖК. Старый, с огромным тяжеловесным задом, ящик отдали Лере. Валерик поставил разветвление на антенный кабель, и она почти перестала приходить к ним в комнату "посидеть".

Мама и в самом деле казалась счастливой. У неё было пространство для жизни, в освободившейся квартире она чувствовала себя свободной.

А Валерик тосковал: по смеху тёти Иры, по мощной фигуре дяди Вити, по непоколебимой Лёвиной уверенности в себе и по Лере, тоже почти уже изгнанной и совсем Валерику не принадлежащей, поделённой между Львом и будущим ребёнком.

Валерик вздохнул, выключил подсветку микроскопа, взял в руки чашку Петри. Влажная бумага, гнилые щепки и немного грязи: так это выглядело теперь.

Валерик машинально покачал чашку, как делает маленький ребёнок в надежде заставить ожить что-то неживое. Ничего не изменилось. Правда, в отличие от ребёнка, Валерик знал, что пройдет совсем немного времени и одна из миксамёб первой насытится и остановится. Ей захочется любви. Миксамёба начнёт звать, и кто-то обязательно придёт, чтобы слиться с ней...

Лера и Лев занимались сексом при нём. Почти при нём. Это был их первый раз. Валерик мог не замечать их тайных движений и разговоров. Он мог не видеть назревающей связи, но физическая их близость наполнила квартиру чем-то неуловимым, но тягучим и вязким. Валерик путался и бился в этом ощущении, как муха в невидимой поначалу паутине.

Лев был самым старшим. Он первым наелся и начал звать. Лера пришла на его зов.

Лере было уже восемнадцать. Да, это случилось летом, сразу после её шумного дня рождения. Валерик тогда всё время проводил с ними и всё время чувствовал себя старательно вытесняемым за пределы их интимного круга. Они хихикали, перешёптывались, говорили полунамёками даже о простых вещах. Их речь превращалась в птичий язык, состоящий из "как в тот раз", "ну тот, ты помнишь", "как у велика", "по дороге к морю", "в магазин – из магазина". Кое-что Валерик понимал, что-то – совсем нет. В некоторые моменты смыслы угадывались, в другие – исчезали. Валерик напрягал память и воображение, старался вспоминать, сравнивать, подбирать значения, но всё время чувствовал себя подчёркнуто непосвящённым. Они смеялись – громко смеялись – иным оборванным фразам, и Валерику приходилось выдавливать из себя смешки и качать головой, как бы говоря: я понял, я с вами, я один из вас.

А потом они просто отделались от него, просто и грубо, как будто сказали: "Эй, парень, мы хотим от тебя отделаться. Так и есть".

Было воскресенье. По воскресеньям мама обычно вставала рано утром и уезжала к тёте Ларе, чтобы закупить ей на неделю продуктов. Их огромная семья была полна такими старенькими тётушками, которых более молодые старательно опекали.

Мама уезжала, а Валерик спал допоздна. В то утро – тоже. Когда он встал, оказалось, что Лера и Лев уже на ногах. Это почему-то удивило Валерика: он словно бы понял наконец, что что-то происходит. Изменились их движения, их взгляды. Даже положение в пространстве относительно друг друга стало иным и измерялось теперь новыми, искаженными единицами длинны, не вписывающимися в привычный Валерику прямолинейный мир.

В воздухе разливалось уже нечто тягучее и томное, созданное ритмом движений и глубоким дыханием. Валерик испытывал приятное волнение, он настроился на ту же волну, не отдавая себе в этом отчёта.

И когда Лера подсела к нему на соседнюю табуретку и наклонилась так, что запах пахнущих травами волос терпко защекотал ноздри, по телу Валерика прошла волна нервной дрожи. Она шла из паха, поднялась вверх, заставив до боли сжаться желудок, застучать – сердце, выдохнуть – лёгкие. Она дошла до головы и разлилась там чёрным морем, так что в глазах потемнело и изображение стало расплываться, словно Валерик смотрел на мир сквозь мутную воду.

– Валерочка, – протянула Лера, заискивающе заглядывая ему в лицо. – А давай сходим вечером в кино. Очень хочется.

– Давай, – Валерик ошалело кивнул. Он едва ли слышал, о чём она говорит.

– Валерочка, – Лера коснулась его руки своей, – а съезди, пожалуйста, за билетами, а? Мы с Лёвушкой тебе денег дадим... А то вечером в воскресенье купить три билета перед сеансом нереально. Ну – да?

Он кивнул снова. Состояние было странным. Её рука словно бы жгла его кожу, но Валерик не хотел бы прекратить прикосновения, даже если бы от Лериных пальцев на его запястье остался настоящий ожёг.

Его отправили далеко за Волгу, в новый кинотеатр, в котором, будто бы, Лера никогда не была и который непременно хотела посетить. Ехать нужно было долго: минут сорок, если не час. Но Валерик вышел из подъезда и остановился.