Мила Рудик и Чаша Лунного Света

Мила кивнула в знак того, что поняла — хотя это было и не совсем так, — и хотела уже вернуться к томатному соку, как над головой раздался голос Тимура:

— Рудик, тебе письмо.

Мила еще ничего не успела сообразить, как сверток упал рядом с ее деревянной кружкой.

Мила с удивлением на него уставилась. От кого в Троллинбурге она могла получить письмо, если никого здесь не знает? С сомнением она взяла его в руки, развернула и начала читать:

«Только что вернулся в Троллинбург. Акулина наказала первым делом узнать, как у тебя дела, так что жду сегодня на обед ровно в полдень. Познакомишься с моим семейством. Приходи по адресу: ул. великого гнома Чага Карадагского, д. 7 (напротив Часовой багини).

Кр. Барбарис»

* * *

Когда Мила увидела башню, о которой писал Барбарис, она поняла, почему ее называют Часовой. Внизу стена была темной и голой, а вверху она исчезала под часами, которых было больше, чем пальцев на обеих руках. На каждую из четырех сторон приходилось по большому круглому циферблату, а вокруг расположились маленькие: квадратные с фигурами ангелов по бокам, треугольные с горящей лампадой в углублении, часы домиком с трубочистом на крыше. На одних вместо цифр были знаки Зодиака. На других то же самое, только в картинках: со стрельцами, овнами и скорпионами.

Через дорогу Мила увидела дом. Его крыша выглядывала поверх садовых деревьев. Мила с трудом оторвала взгляд от многообразия часов и направилась прямо к этому дому.

Пройдя пару шагов, краем глаза она заметила, как от аспидно-серой каменной стены Часовой башни отделилась фигура. Мила уже хотела перейти дорогу, но в этот момент кто-то стал у нее на пути. Она подняла голову и наткнулась на неприязненный взгляд темных, почти черных глаз.

— Куда-то идешь, Рудик? — спросил Лютов.

У него был такой вид, как будто он спрашивает от нечего делать и собирается пройти мимо.

— Иду, — коротко ответила Мила.

— Наверное, спешишь?

— Спешу.

Но проходить мимо в его планы явно не входило.

— Что-то ты сегодня не разговорчивая, Рудик, — сказал Лютов, оценивающе сузив глаза. — А я-то думал, у тебя язык лучше подвешен.

Мила ожидала, что он не собирается предлагать ей дружбу, и угадала. Нил Лютов был сильно обижен на нее за те слова в «Ступе».

— Извини. Я тогда не хотела тебя обидеть, — сказала Мила.

Она много размышляла и решила, что была не права, когда наговорила Лютову обидных слов в «Перевернутой ступе». Она тогда об этом не подумала — ведь нельзя же подумать обо всем сразу! — но потом решила, что, если бы она была на его месте, ей бы, наверное, ужасно было слушать от других, что собственные родители все время ее бросают. Правда, ей сложно было представить себе, как это, когда есть родители… Но все-таки она решила, что ей не нужно было вести себя так грубо. В конце концов, она поступила совсем, как этот ужасный человек — Степаныч. А она ни за что не хотела быть на него похожей.

— Очень мне нужны твои извинения! — с желчной неприязнью ответил Лютов. — Извинения приживалки и уродины? Уж как-нибудь обойдусь.

Мила нахмурилась.

— Может быть, я и уродина… мне все равно, что ты думаешь, — стараясь говорить ровным голосом, ответила Мила. — Но я не приживалка!

— Самая настоящая приживалка, — упорствовал Лютов, небрежно опустив руки в карманы и презрительно глядя на Милу. — Ты ведь в Думгроте даром учишься, потому что ты сирота. А родители других учеников платят деньги, чтоб их дети тут учились. Выходит, что мои родители за меня платят, и я имею полное право тут находится. А ты здесь только приживалка и живешь в Троллинбурге из жалости.

Мила хотела сказать, что это неправда. Ей вдруг стало очень обидно. Она хотела бы заявить ему, что он все врет, но по его лицу видела, что он ничего не выдумал.

— Нечего сказать? — довольно осклабившись, спросил Лютов. — Ну вот и молчи. Ведь ты же никто — без роду, без племени. Ты даже о своих предках ничего не знаешь. Может, у тебя их и не было, а? Может, ты подкидыш?

— Я не подкидыш. И я знаю о своих предках, — запротестовала Мила.

Лютов недобро заулыбался.

— Это ты о ком? — спросил он. — Случайно, не о своей бабке, которая выкинула тебя за дверь и хотела упрятать в детдом?

Мила очень, очень хотела бы что-нибудь сказать в ответ, но не смогла. Она и не думала, что ей будет так неприятно, если кто-то узнает об этом. И почему об этом должен был узнать именно он?

— Что, не очень приятные воспоминания? — мстительно прищурившись, поинтересовался Лютов.

Мила не отвечала. Она не чувствовала себя так же уверено, как Лютов. Она понимала, что это самая настоящая трусость, но у нее даже мелькнула мысль убежать прямо сейчас и неважно, в какую сторону, лишь бы этот самоуверенный и злобный… Лишь бы сейчас никто на нее вот так не смотрел.