Милая , 18

— Слава Богу! Живы! Послушайте, я спускаю вам хлеб и воду. Потом я снова закрою люк, пока не приедет грузовик. Вы меня слышите?

— Воды,воды!

— Спокойно, — скомандовал Толек, спуская кульки.

* * *

Даже невозмутимый Камек начал волноваться. Ему не везло. Двое из его знакомых отвезли свои крытые грузовики в мастерскую на срочный ремонт. Трое других уехали в деревню за продуктами. А время подходит к одиннадцати. Звонят колокола, и верующие спешат к мессе.

Камеку ничего не оставалось, как идти к Замойскому, главарю воровской шайки. Камек не любил иметь с ним дело: противный тип. Но выхода нет. Иногда Гвардии Людовой приходилось пользоваться его грузовиком, за деньги, конечно.

Камек застал Замойского за его обычным воскресным занятием: тот опохмелялся.

— Что это вам в воскресенье приспичило? — спросил он.

— Особый груз.

”Наверно, и впрямь ему это важно, — подумал Замойский. — Сдеру с него побольше”.

— Кто это в воскресенье станет водить грузовики! Кроме того...

Пачка зеленых долларов, перекочевавшая из кармана Камека на стол, положила конец разговорам.

— Погодите, я натяну рубашку.

— И стремянку прихватите.

— Стремянку?

— Да, винтовки, за которыми мы едем, на чердаке.

... Полдень.

Габриэла и Толек выпили уже по четыре чашки чаю в кофе на Простой. Звонят колокола. Толек едва сдерживает тревогу.

Верующие гуляют после мессы.

— Почему Камек так долго не едет? — умоляюще смотрит на Габриэлу Толек. — Они уже тридцать шесть часов там.

— Камек нас не подведет, — отвечает Габриэла, погладив его по руке.

* * *

Внизу, под землей, двенадцать человек пришли в себя, подкрепившись водой и хлебом. Теперь они могли продержаться еще несколько часов.

До них доносился колокольный звон. Дети играли на улице, чуть ли не прямо над их головами. Играли в мяч и водили хороводы.

Грузовик Замойского выехал на Иерусалимские аллеи.

— Куда теперь?

— На Простую.

Они обогнули Желязную и выехали на Простую.

— Теперь куда?

— Остановитесь напротив кафе. Прямо у канализационного люка.

— Погодите-ка, — догадался Замойский. — Евреи? Э, нет, Камек, ни в какие дела с евреями я не встреваю!

Но тут же он почувствовал у виска холод пистолета.

Грузовик остановился у люка. Камек не отводил пистолета от виска Замойского. Толек и Габриэла вышли из кафе. Толек открыл люк, вытащил из грузовика стремянку и быстро опустил ее вниз. Габриэла вынула из-под пальто дробовик и держала его наготове.

Дневной свет в первую секунду ослеплял. Вольф и Крис держали стремянку, почти силой поднимая по ней своих товарищей. Толек вытаскивал их наверх и заталкивал в грузовик.

Дети, игравшие неподалеку, замерли с открытыми ртами при виде странных существ, вылезающих из люка. Габриэла отогнала их.

Прохожие останавливались в недоумении. Посетители кафе смотрели, открыв рот.

Последним вылез Вольф Брандель. Его втолкнули в кузов, и меньше чем через две минуты после того, как грузовик остановился у люка, он умчался через мост в Бродно.

Глава двадцать четвертая

Из дневника

Декабрь 1943 года.

Я, Кристофер де Монти, делаю последнюю запись в дневнике Клуба добрых друзей, который вел Брандель. После долгих месяцев я добрался до Швеции вместе с Габриэлой Рок, которая сейчас уже на последнем месяце беременности. Она не хотела, чтобы ее ребенок родился на польской земле. Я позабочусь о том, чтобы она и ее ребенок ни в чем не нуждались.

Здесь очень немногие знают о восстании, хотя Артур Цигельбойм, еврей, член польского правительства в изгнании в Лондоне, покончил жизнь самоубийством в знак протеста против равнодушия, с которым мир отнесся к уничтожению его народа[79].

Что можно сказать о восстании в Варшавском гетто? Погибли десятки тысяч евреев, немцев — лишь несколько сотен.

Я пытался найти в книгах по истории аналогичные примеры. Но нет, никогда история не знала столь неравной борьбы. Я уверен, пройдут века, а легенды, рожденные из пепла сожженного Варшавского гетто, будут жить — и сохранять героическую историю битвы за свободу и человеческое достоинство.