Милая Роуз Голд

– Знаю. – Я хмурюсь, глядя на дочь. – Я просто хотела сказать, что мы тогда уже не общались. Мне сказал кто-то из его соседей.

– Кто?

– Я не помню. – Я начинаю раздражаться.

– Где он похоронен?

– Господи, да откуда мне знать?

– Я подумала, может, тебе говорили, – отвечает Роуз Голд. Она расспрашивает с умом.

– Прости, если это прозвучит жестоко, – говорю я, – но Грант не хотел быть твоим отцом.

– Да уж, в этом я не сомневаюсь, – с горечью произносит Роуз Голд.

По экрану бегут финальные титры. Мы следим за проползающими именами. Потом я выключаю телевизор, и комната погружается в тишину. Роуз Голд зевает и потягивается в своей мешковатой толстовке.

Дочь забирает у меня Адама и прижимает его к себе. Она открывает рот, будто хочет что-то сказать, но в этот момент ее телефон начинает громко вибрировать на журнальном столике перед нами. Я наклоняюсь посмотреть, кто звонит, но Роуз Голд хватает мобильник раньше, чем я успеваю что-то увидеть.

Она смотрит на экран. Ее лицо стремительно бледнеет, а руки начинают трястись. На секунду мне становится страшно: а вдруг она выронит Адама?

– Можешь подержать его? – бормочет Роуз Голд и сует малыша мне в руки.

Она торопливо проходит по коридору, сжимая телефон. Через несколько секунд захлопывается дверь ее спальни. Замок защелкивается. Я сижу в кресле и покачиваю Адама, размышляя о том, что увидела.

Кто-то хочет поговорить с моей дочерью. Вопрос в том, почему она не хочет говорить с этим кем-то.

6. Роуз Голд

КОГДА ИНТЕРВЬЮ ЗАКОНЧИЛОСЬ, я взяла бумажный пакет, в котором лежали все мои вещи для ночевки, и вышла из кафе. Я села в фургон и вбила адрес Алекс в телефон.

Она жила в Лэйквью, так что я проехала на север по Вестерн-авеню и повернула направо, на Фуллертон, думая о том, что солгала Винни. Разумеется, мне было жаль маму. По вечерам я нередко смотрела на пустое кресло, стоявшее у меня в квартире, и мне даже хотелось, чтобы в нем сидела она. Она рисовала пальцем буквы у меня на спине и заплетала мне парики. Она сочиняла безумные приключения, в которые мы отправлялись, не выходя из дома. Она обнимала меня так крепко, что в легких не оставалось воздуха. Она боролась за меня. Несмотря на все ее грехи, я знала, что она меня очень сильно любила.

Но никому не интересны положительные качества женщины, попавшей в тюрьму за жестокое обращение с ребенком. Я начала понимать, что людям очень хотелось рассортировать окружающих: в это ведро хорошие, в это плохие, третьего не дано, пусть даже большинство из нас на самом деле находится где-то посередине. Любой, кто знал нашу историю, видел в маме злодейку. В ночь после вынесения приговора присяжные, должно быть, спали крепким сном праведников, воображая себя рыцарями в сияющих доспехах. Но ведь они отняли у меня мать. Иногда я была этому рада, а иногда мне казалось, что меня лишили жизненно важного органа.

Все это крутилось у меня в голове, пока я искала парковку в Бельмонте. Мне не хотелось провести выходные, утопая в жалости к Пэтти. Стоя на светофоре, я успела загуглить стокгольмский синдром. Винни ошибался. Я не пленница, да и маме я давно уже не доверяю. Тому, что она сделала со мной, нет оправдания. Я припарковалась, закрыла фургон и пешком отправилась к квартире Алекс.

В кармане завибрировал телефон.

Фил: Есть какие-нибудь интересные планы на сегодня?

Я: Нет, работаю.

Фил: Я тоже весь день за рабочим столом.

Я помедлила. Разве Фил не работает инструктором на горнолыжном курорте? По крайней мере, так он мне сказал.

Я: Новая работа?

Фил: Да, пару раз в неделю делаю бумажную работу на лыжной базе.

Коробочка с ключами была прикручена к забору. Я достала запасной ключ и вошла в дом, как велела мне Алекс. Преодолев три пролета скрипучих ступенек, я остановилась у двери квартиры, тяжело дыша. Затрудненное дыхание – это было начало знакомого мне с детства процесса. Скоро начнет кружиться голова. Потом перед глазами забегают мохнатые паучки. Если я не смогу остановить их, то упаду в обморок. Буду лежать без сознания на этом грязном коврике, пока кто-нибудь меня не обнаружит. Что, если Алекс и Уитни придут домой поздно? Я могу впасть в кому. Меня отвезут в больницу, будут колоть толстыми иглами, может, даже сделают операцию, которая мне не нужна. Я постучала по деревянной дверной раме, опасаясь, что напророчу себе все это. Послышалось чье-то тяжелое дыхание, и через мгновение я поняла, что это мое собственное.

Я прислонилась к двери и подождала. Паучки так и не появились. Голова не кружилась.

– Прекрати выдумывать глупости, – сказала я себе, отпирая дверь квартиры. Дома никого не было.