Милая Роуз Голд

Я смела мелкие осколки щеткой в кучку. Миссис Стоун, увидев, что я делаю, торопливо схватила совок и подставила его поближе к осколкам. Я замела весь мусор на него, а она стряхнула все в ведро. Забрав совок у нее, я отнесла его вместе с щеткой обратно в шкаф. Миссис Стоун вышла следом за мной, и мы отправились в гостиную. Там я села в кресло, а моя незваная гостья осталась стоять. Она не знала, чем занять руки, и потому продолжала крутить пуговицу.

– Может, это и не мое дело, – сказала миссис Стоун, прокашлявшись, – но почему?

Вот именно, черт побери. Не твое собачье дело.

Я широко распахнула глаза – сама невинность.

– Ну, она все-таки моя мать.

Миссис Стоун скривилась, как будто я предложила ей съесть огурцы с пола, причем прямо вместе с осколками.

– После того, что она с тобой сделала, ты ничего ей не должна.

Раньше мы с миссис Стоун избегали этой темы. Пожалуй, нам обеим хотелось поменьше думать о том, как моя мать обхитрила нас и как глупо было с нашей стороны вестись на ее вранье столько лет. Я-то, по крайней мере, была ребенком. Миссис Стоун, наверное, чувствовала себя полной идиоткой, ведь она купилась на все эти выдумки, будучи взрослым человеком. Сейчас она явно была в ярости. Я никогда не видела, чтобы у нее так раздувались ноздри.

– Она отсидела уже больше четырех лет, – сказала я, сложив руки на коленях и сцепив пальцы. – Вам не кажется, что мама заслужила второй шанс?

Миссис Стоун сжала губы, превратив их в тонкую линию.

– Нет. Я думаю, что тебе лучше держаться подальше от этой женщины.

Наверное, пока лучше не сообщать Мэри о том, что я встретилась с Джеральдом и Мейбл Пибоди. Они согласились продать мне дом подешевле. По словам Мейбл, это было меньшее, что они могли для меня сделать после такого «непростого» детства. Она в свое время дружила с моей бабушкой и заявила, что моя мать была «дурного семени».

Купить дом я могла, лишь отказавшись от красивых белых зубов. Это решение далось мне нелегко. Сколько я себя помнила, каждый раз, когда в минуту радости уголки моих губ начинали приподниматься, в голове проносилась мысль: стой. Мне нельзя было улыбаться. Но я скопила денег для того, чтобы можно было это исправить. Я столько лет мечтала радоваться без смущения. Что могло быть важнее уверенности в себе и счастья?

Пожалуй, чувство удовлетворения, столь полного, что ты ощущаешь его каждым сантиметром кожи. Это тоже счастье, просто оно другого рода. Люди, с которыми никто никогда плохо не обращался, назвали бы его извращенным.

Я знала, что моя мать, выйдя из тюрьмы, захочет – нет, даже потребует, – чтобы я взяла ее к себе. В общем, я готова была потратить все свои заработанные тяжелым трудом деньги, чтобы поиздеваться над ней, пока она будет жить под моей крышей, в доме своего детства. Зубы я всегда успею исправить. А возможность, которая представилась мне сейчас, требовала немедленных действий. На этот раз все было в моих руках.

А миссис Стоун все продолжала говорить:

– Она опасна, Роуз Голд. Однажды она уже навредила тебе. Я не удивлюсь, если она предпримет еще одну попытку.

Мысль о том, что моя мать может что-то сделать со мной, взрослой двадцатидвухлетней девушкой, показалась мне смешной.

– Я уже не ребенок, миссис Стоун, – беззлобно поддела я ее. – Думаю, я в состоянии справиться с ее уловками.

– Я говорю не только об уловках, – не отставала та. – Она промыла нам всем мозги – тебе в первую очередь. Что помешает ей провернуть все это снова? Что, если она начнет добавлять отраву тебе в еду, пока ты не видишь?

Какая нелепая идея. Или нет?

– Вы правда думаете, что она станет это делать? – спросила я.

Миссис Стоун ответила не задумываясь.

– Я скорее удивлюсь, если не станет. Если она вернется в Дэдвик после выхода из тюрьмы, мы все будем следить за ней, как ястребы.

Все это время я мыслила недостаточно масштабно. Устраивая в доме хулиганские розыгрыши, я бы, может, и напугала ее, но не проучила бы как следует. А вот старый дом мог бы стать для мамы первым серьезным испытанием в череде трудностей.

Миссис Стоун прервала нить моей мысли:

– Милая, пообещай, что больше не впустишь ее в свою жизнь.

– Этого я обещать не могу, – ответила я, надеясь, что натурально изобразила искренность. – Я хочу, чтобы мы с ней начали с чистого листа.

Миссис Стоун открыла рот, чтобы что-то возразить, но не успела, потому что я встала и приобняла ее за плечи.

– Давайте договоримся: если она снова попытается мной манипулировать или хоть пальцем меня тронет, вы будете первой, кому я позвоню. – Я уставилась ей прямо в глаза, чтобы она знала, что я говорю правду. Ведь так и было. – Я обещаю.

Миссис Стоун вздохнула. Ей все это не нравилось.

– Не понимаю, чего ты хочешь этим добиться. Она плохой человек, милая моя.

Я улыбнулась.

– Она моя мать, Мэри, – ласково сказала я. От меня не укрылось удивление, отразившееся на ее лице, когда я назвала ее просто по имени. – Узы, связывающие мать и дочь, священны. Какими бы ужасными ни были наши родные, мы все равно находим в себе силы любить их. Вам ли этого не знать.