Милая Венера

А ты знал, что запойная дама в соседней квартире была Мисс Мира в семидесятых годах? Она предъявила мне в доказательство фотографии, а затем сообщила, с кем спала, чтобы получить этот титул. Поразительный список! Я отклонил предложение занять в нем место.

Как всегда

Твой.

Гарри.

Дамаскину 69

Неаполис

Афины

9 мая

Милая Джейнис!

Какая жестокая насмешка судьбы — наткнуться на редчайший и исчезающий вид у собственного порога! Божественная злокозненность, не иначе.

Предлагаю учредить Всемирный фонд охраны совсем не дикой природы, дабы обеспечить сохранение Билла для потомства.

А знаешь, до этого момента я проигрывала все пари, какие заключала, и уже уверялась, что так будет и с этим. Ну а теперь обязательно опиши мне внешность верного мужа, чтобы я держалась от него подальше, если случай нас сведет. Должна сказать, что Нина, судя по всему, не похожа на женщину, которой хранят незыблемую верность, тогда как ты, радость моя, именно такая, из чего следует, что верность и неверность имеют самое малое отношение к логике, но, возможно, — очень большое к инстинкту самосохранения. Подозреваю, что на самом деле твой Билл — это слабенькое либидо, замаскированное под неколебимую мораль. Во всяком случае, так мы должны внушить себе и получить право злиться на него. Да обрушатся все его здания!

Так о чем же теперь мы будем переписываться? Я не испытываю особого желания узнавать, как часто ты подстригаешь свой газон, или о битвах с приходским попом — хотя в Оставь Надежду есть что-то громоподобное — нечто от проповедника семнадцатого века, обличавшего с кафедры ужасы под женскими юбками. А ты, со своей стороны, вряд ли жаждешь новостей о почечуе Пиреа или о том, что у нашего возлюбленного посла угнали машину, ведь верно? Истина в том, что вечны лишь сплетни, а секс настолько интереснее всего остального в жизни, что приходится удивляться, как мы вообще способны говорить о чем-либо другом. Полагаю, ответ в том, что хотя мы говорим, но мало. И когда другого выхода нет. Как ни странно, Пирс на эту тему не разговаривает, потому он мне и кажется так часто занудным. С другой стороны, он любит быть таинственным. Это дает ему ощущение силы. Иной раз я ломаю голову над тем, что он, собственно, находит для сообщений Гарри в бесконечных письмах, которые он ему пишет. А когда спрашиваю, он просто отвечает: «Гарри мой старый друг». «Ну и что?» — парирую я. «Он мне нравится, — говорит он. — С ним интересно». Забавно, что твой «бывший», возможно, знает про тайную жизнь Пирса гораздо больше меня. У Гарри хотя бы тайной жизни нет; он просто демонстрирует ее направо и налево, иногда отрываясь от этого занятия, чтобы притвориться, будто он держит палец на пульсе международной жизни, а не на клиторе очередной бабы.

Как, по-твоему, почему я так жутко отношусь к Гарри? Пирс все время задает мне этот вопрос и недавно предположил, будто причина в том, что я единственная женщина, которой Гарри не делал авансов. Полагаю, не исключено. Но вот почему?

Может, он антисемит, как тебе кажется? Я предпочту думать, что он боится меня до полного опадания. Спрошу у Пирса.

Джейнис, милая моя, мы встретимся чуть больше чем через полтора месяца. Так будет чудесно!

Пирс, возможно ты знаешь, имел наглость одолжить Гарри нашу квартиру, чтобы он написал какую-то мутную книжонку про Восточную Европу, которая устареет к тому времени, когда выйдет, а поскольку ему придется опустить главные свои подвиги, она получится жиденькой, как я полагаю.

Пирс пытается умиротворить меня заверениями, что сукин сын освободит квартиру к нашему приезду в Лондон в следующем месяце. «Еще бы, мать его», сказала я и напомнила ему в наивикторианнейшей моей манере, что у меня не приют для лиц благородных сословий и расстроенных состояний. Пирс занял позицию, что Гарри не в таком уж расстроенном состоянии и даже вроде бы неплохо проводит время. «Вот именно, — сказала я. — А потому нам придется хорошенько продезинфицировать квартиру и заглянуть под кровать». Пирс счел, что я встала в неразумную позу, с чем я гордо согласилась, и он вынужден был заткнуться. Это метод, который я разработала: вести себя скверно, затем соглашаться, что я веду себя скверно, дав при этом четко понять, что любое другое поведение было бы нелепым. Это так оскорбляет его отточенную философию, что он не, может найти подходящие слова, а я начинаю смеяться, что выводит его из себя еще больше.

«Ты невозможна!» — максимум того, что ему удается возразить.

Неделя на Кифере были идиллией. Министр так и не появился — к счастью, но, боюсь, потому лишь, что правительство может пасть в любую минуту, а быть застуканным средствами массовой информации на уединенном островке с супругой иностранного дипломата — не самый благовидный повод покинуть свой пост. Однако он мне позвонил и поинтересовался, с кем я встречаюсь, будто это Хемпстед, а когда я ответила: «С белым селезнем», наступило долгое молчание. Чувство юмора — это не международная валюта.