Милая

– Нет, я могу справиться сама. Просто отвернись на секунду. – Покачав головой, он вздохнул. Я сбросила полотенце, а потом медленно села, держа сломанную ногу над водой. Я подумала, что это своего рода поразительный олимпийский подвиг с учетом того, сколько труда мне пришлось приложить к тому, чтобы сесть, удерживая одну ногу на весу. Сев, я опустила голову на полотенце и погрузилась в воду, положив ногу в гипсе на второе полотенце, свернутое рулоном и перекинутое через край ванны. В воде я почувствовала себя как в раю и блаженствовала, взбивая пену. – Я в воде.

Когда он обернулся, я увидела, что он медленно поедает меня глазами. Хотя пена покрывала почти все мое тело, я поняла, что лежу в эротичной позе – на спине, раздвинув ноги. Теплая вода успокоила меня, взгляд наверняка остекленел от лекарств. Я изучала его красивое лицо, пока он стоял там словно парализованный; он прислушивался к Богу.

– Уилл?

– Да, – прошептала он.

– Не хочешь взять гитару и сыграть для меня что-нибудь?

– Конечно… да. – Развернувшись, он вышел. Когда он вернулся, у него в руках были наши бокалы с вином и акустическая гитара. Он избегал встречаться со мной взглядом; он казался невозмутимым. Протянул мне бокал, и я, отпив глоток, поставила его на край ванны. Вспрыгнув на стойку, Уилл начал играть. Он сыграл долгое вступление, а потом начал напевать стихотворение Вана Моррисона[16] «Милая». Я пристально смотрела на него. Он закрыл глаза и нараспев медленно выговаривал каждое слово своим восхитительным голосом. Его лицо было очень решительным, а движения рук – очень точными. У меня кружилась голова, я была возбуждена. Убедившись, что глаза Уилла закрыты, я, прикрыв глаза, опустила руку вниз, так как голос Уилла отдавался в каждой клеточке моего тела. Я ласкала себя, представляя на своем теле восхитительные руки Уилла, пока он пел:

And you shall take me strongly in your arms again,
And I will not remember that I even felt the pain,
And we shall walk and talk in gardens all misty
                                              and wet with rain,
And I will never, never, never grow so old again,
Oh, sweet thing, sweet thing oh, my, my, my, my,
                                                        sweet thing[17]

.

Я почувствовала, как нарастает пульсирующая боль. Поднеся другую руку к груди, я защемила сосок между пальцев. Прекрасный голос Уилла то повышался, то понижался, и я испытывала необыкновенно острые ощущения в затылке, ниже по позвоночнику и между ног. Выгнув спину, я, сильно надавив, глубоко проникла в себя. После этого я широко раскрыла рот, отчаянно пытаясь заглушить вырывающийся стон. Чувствуя, что мое тело слегка изгибается под водой, я опустилась в воду, открыла глаза и посмотрела на Уилла, который перестал петь. Продолжая бренчать на гитаре, он с изумлением смотрел на меня, чуть приоткрыв рот. А потом в его глазах мелькнуло любопытство и рот искривился в самой искренней тихой улыбке. По выражению его лица можно было догадаться, что он говорит: «Я не осуждаю тебя, я хочу, чтобы тебе было хорошо». А потом он прошептал:

– Эй, красавица.

– Эй, – сказала я дрожащим голосом. В эту секунду я подумала, что мне следовало бы застесняться, но я не застеснялась. От того, свидетелем чего оказался Уилл, я должна была бы ощущать себя как в детстве, когда мне приснился сон, что я пришла в школу в пижаме. Знаете, в подростковом возрасте ты чувствуешь себя так, словно все взгляды устремлены на тебя, ты – центр Вселенной. С возрастом понимаешь, что прийти в школу в пижаме было бы потрясающе, и единственным объяснением этого сна служило то, что ты училась с парой идиоток, сделавших целью своей жизни погубить тебя, притащив на урок биологии твою ночную рубашку «Hello Kitty» c кошачьей мордочкой. Вот что я поняла в эту секунду. Меня не смущало, что Уилл был свидетелем такой интимной сцены, потому что он не внушал мне чувства смущения. Уилл был достаточно уверен в себе для того, чтобы достойно отнестись к такому откровенному и личному моменту.

Как бы то ни было, может быть, мне хотелось, чтобы Уилл все увидел, а может быть, вино с викодином были не слишком хорошей идеей.

– Ты готова встать? – охрипшим голосом спросил он.

– Да. – Когда он подошел ко мне, я, протянув руку, позволила ему поставить меня на одну ногу. Так я стояла не больше секунды, пока он заворачивал меня в полотенце. Потом он поднял меня и вынул из ванны, я опустилась на здоровую ногу и прислонилась к стойке.

– Хочешь, я принесу тебе одежду?

Оглядевшись, я заметила, что на вешалке для полотенец висит белая майка Уилла с U-образным вырезом. – Можешь дать мне свою майку?

Он в смущении обернулся, но тем не менее взял майку и понюхал ее. Пожав плечами, он сказал: