Милашка

А меня тогда обуревали совсем другие мысли. Поскольку я уже успела убить двоих за слишком настырные, как мне казалось, домогательства, у меня сложился некий комплекс социальной неполноценности. Другими словами, мне казалось, что я не могу нормально общаться с мужчинами. Правда, я убеждала себя, что просто не прилагала серьезных усилий для установления нормальных отношений, но это мало мне помогало. Разумеется, я не собиралась убивать Бена. Мне просто хотелось проверить свои подозрения и попробовать новую тактику откровенного общения с людьми.

После окончания ужина мы немного посидели, а потом я сказала, что мне пора домой, и Бен тотчас предложил проводить меня. У двери квартиры он намекнул, что не прочь выпить чего-нибудь, и я охотно пригласила его к себе. Нечто подобное я неоднократно видела по телевизору и решила использовать хорошо отработанные методы. Пока я варила на кухне кофе, Бен бродил по моей квартире, рассматривал сувениры и изредка задавал вопросы. А я между делом с удивлением обнаружила, какой маленькой и тесной кажется моя квартира в его присутствии.

Когда кофе был готов, я разлила его в чашки и принесла в гостиную, где и поставила на столик. Не успела я выпрямиться, как Бен подошел ко мне сзади и положил руки мне на плечи. Я ощутила странный холодок, но поначалу не поняла, отчего именно. Не встретив достойного с моей стороны сопротивления, он повернул меня к себе и поцеловал в шею. Я снова не выразила протеста, и через секунду он уже целовал меня в губы. Однако сделал это не так, как я ожидала. Я надеялась, что поцелуй будет нежным и страстным, как обычно, когда мужчина пытается завоевать расположение женщины, но все оказалось по-другому. Он грубо прижал меня к себе, почти насильно раздвинул языком мои губы и стал настойчиво проталкивать его внутрь. Я подчинилась, но больше секунды выдержать это не смогла и стала сопротивляться. Я была так возмущена его беспардонным поведением, что о каком-либо желании, сексуальном возбуждении и речи быть не могло.

А Бен тем временем столь же грубо потащил меня на диван, усадил рядом с собой и начал с еще большим старанием слюнявить мое лицо мягкими и влажными губами. В конце концов мне это осточертело и я стала уклоняться от поцелуев.

— Послушай, Бен, — попросила я, отворачиваясь, — не гони лошадей. К чему такая спешка? Давай немного передохнем. — На самом деле мне хотелось оттолкнуть его и сказать, что мы не на пожаре и нечего пороть горячку.

— Успокойся и не напрягайся, — ответил он с ухмылкой, ни на минуту не прекращая грубо тискать меня. Ничего себе «не напрягайся»! Когда мне дают подобные советы, то расслабиться я уже не в состоянии. Да и как расслабишься после такого жуткого прессинга? Он снова полез ко мне с поцелуями, но я уже была начеку и быстро увильнула. В тот момент я как бы увидела себя со стороны и поняла, что похожа на старую детскую игрушку: помните, голова утки, которая раскачивается на длинной деревянной палке? Я попыталась избавиться от этого навязчивого образа, но он не покидал меня ни на секунду.

— Послушай, Бен, — я очень хотела остановить парня, — давай начистоту. Не будем осложнять отношений. Понимаешь, мы так мало знакомы, что сейчас я не могу ответить тебе взаимностью.

Тем временем я проклинала себя за то, что никак не могу откровенно сказать, чтобы он убирался ко всем чертям. С момента первого поцелуя я точно знала, что у нас ничего не получится. Он был мне симпатичен, но сам все испортил нестерпимо хамским поведением. Короче говоря, никакой химической реакции на него у меня не было, и надо было сразу заявить об этом. А теперь, когда дело зашло так далеко, мне уже стыдно было в этом признаться. Я сказала, что сначала все было хорошо, а потом он сам все испортил. Бену это, естественно, не понравилось, но он уже не хотел или не мог отказаться от своего.

То, что произошло потом, я вспоминаю с большим трудом. Не успела я и глазом моргнуть, как он размахнулся и ударил меня по лицу. Это была его первая ошибка. Пощечина была не очень сильной, и это была его вторая ошибка. Если бы он стукнул меня изо всей силы, все могло бы быть по-другому, но он почему-то сдержался. Я наклонилась и прикрыла лицо рукой. На какое-то мгновение у меня мелькнула мысль, что он, в сущности, прав. Ведь я сама впустила его в квартиру и, вероятно, дала повод для определенных ожиданий. Но эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась. На смену ей пришла другая — мысль о вопиющей несправедливости и ничем не мотивированной жестокости. В тот момент я совершенно не ощущала боли — только стыд, позор и страшное, ни с чем не сравнимое унижение. По правде говоря, это был самый настоящий шок.

Какое-то время я еще сидела на диване, потом рухнула на пол как подкошенная. Это был интуитивный прием. Когда Бен наклонился надо мной, я собралась с силами, резко согнула ноги, а потом что есть мочи двинула ему в живот. Из его груди вырвался тяжелый сдавленный звук «уфф», он согнулся в три погибели, а потом медленно опустился на диван.