Миледи Ротман

Вараксин был часовых дел мастером и хорошо знал порядок тонкого механизма: главное — наладить пружину и дать ей толчок, чтобы слепые колесики забегали.

— Какие коклеты? — всполошилась баба Маня, косорото оглядывая стол. Смертная обида отразилась на лице. — Кулебяки вижу, а никаких коклет. Съели без меня?

— Время не терпит. Второй раунд, — объявил Вараксин. — На ловкость. Говорю для тех, кто спать любит.

Ротман поставил на пол спичечный коробок торчком, сухо сказал Братилову:

— Достань зубами, не сгибая ног в коленях…

Гостей из-за стола как ветром сдуло. Есть без конца — дело свинячье: брюху дай отдыха, душе — занятье. Хоть что-то после вспомнишь.

У Братилова мешковатые вельветовые брюки с пузырями на коленях, с залысинами и потертостями. Нагнулся. Длинные светлые волосы свалились на глаза, щеки бурячно налились, побагровела толстая шея… Миледи сбоку смотрела натужившегося напрасно Братилова, и ей было по-бабьи жалко его. Ей вдруг показалось, что отрывает она от сердца родную кровинку и уже больше не видать ее никогда. Патлатый, неухоженный, неприбранный, живущий наодинку мужик не хотел покидать ее сердца…«Ну что ты липнешь ко мне? — вдруг тайно взмолилась она. — Пристал, как репей на собачий хвост. Ну, было, дала послабки, так сейчас-то что нужно у нас в доме? Явился незваный и вот галит, вся свадьба кувырком, людям на смех…»

Братилов, сдаваясь, пренебрежительно пульнул ботинком спичечный коробок, подошел к столу и, не чинясь, опустошил чью-то рюмку. Над ним издевались, надо было уходить, но ноги не несли к двери. Он криво улыбнулся Миледи; невеста не сводила с него укоряющих глаз… Ах ты, ведьма, сучье ты вымя…

Ротман не спеша снял пиджак, повесил на спинку стула, растелешился до пояса: на теле ни жиринки, подбористый живот с грядою желваков, грудь двумя блюдами, под атласной, туго натянутой кожей вроде бессонно снуют по своим норам потайные зверьки, бугрят и взбивают наружу мяса, выдувают всхолмья.

— Сталлоне, — восхищенно пискнула какая-то девица.

Ротман себе нравился; это виделось по размеренным повадкам, как расставлял ноги, забирал за спину руки в замок и втягивал брюшину. Этот прием он повторял раз двадцать на дню, как только приводилась свободная минута. Но зачем это знать остальным?

— Красавец. Какого парня Милка оторвала, — причмокнул губами Яков Лукич. — Хоть и яврей, но красавец. Ты, доча, его на цепи держи, а то сбежит.

— А что, и наша дочка не десятая вода с киселя. Скажешь, уродина? Ты что дочку свою малишь, а? — заступилась мать. Она незаметно подгреблась сквозь толпу к самому столу и сейчас с тоскою озирала вороха снеди и сиротеющие тарелки… «Кулебяки-ти не порозны. С палтусиной. Теперь такой рыбки не укусишь. С Мурманска прислана. Заклякнут, какой вкус? — мысленно причитывала хозяйка, поглядывая с унынием на пироги, столько сил отнявшие у нее. — Эх, дурью маются, а дела никакого не ведут. Пришли-то пить-ись, дак ешьте и пейте до отвалу. Не в таз же все срывать?!» Ротман медленно, красуясь, склонился до пола, серебристым ежиком волос коснувшись ярко-красных половиц, прикусил зубами спичечный коробок, опустился на колени перед невестой и, как верный пес, протянул ей добычу.

— Молодец. Хвалю, — сказала Миледи, зардевшись, и погладила Ротмана по голове.

— Во писатель дает. Цирк! — воскликнул часовщик и пьяно покачнулся. Толпа удержала его и повлекла с собою за стол.

— Вы что, на цирк пришли? Или на свадьбу? — запричитала хозяйка.

Яков Лукич тут же оборвал бунт:

— Цыть, старая скважина. Жрать — дело поросячье. Тут грудь на грудь сошлися мужики, и наш зять берет верх… Закудахтала, курица. Может, хочешь порулить? — уже с миром предложил хозяин. — Так и скажи: дай, Яша, порулить.

Свадебщики взяли на грудь по стакашку, но не успели отщипнуть от кулебяки, кинуть в черева жирных палтусинных мясов, как часовщик снова взвился над гостьбою, словно бы перо в задницу воткнули человеку и никак не мог он толково посидеть на лавке.

— Схватка третья. На башковитость. Теперь, Ротман, наяривай сам. Я жрать хочу.

Вараксин добыл из кармана челюсти, поставил на место и с жаром принялся за еду. Ротман мягко улыбнулся, впервые за вечер приобнял невесту по-домашнему, уже по-хозяйски, что-то шепнул в розовый завиток крохотного ушка; Миледи вспыхнула, заиграла глазами… Любовь такой необъяснимой силою обладает, что из старой вредной карги скоро выкуделивает писаную красавицу хоть бы и на пять минут.

— Давай, Братилов, напряги извилины. Кто за одну минуту лучше сочинит о невесте. Вроде буриме, да. Есть такая игра. Но тут без условий: ни количество строк, ни жанр не стесняют. Только красота слога…

— Может, хватит?

— Смотри. Я без претензий. Иль струсил, дуэлянт хренов?..