Миленький

Председатель решительно направился к автозаку. Спиридонов, впечатленный гневной тирадой, догнал его, когда Иван Иванович уже стучал в дверь.

– Миленький, отворяй, я гостей привел.

В автозаке послышался грохот, звон битого стекла и ругательства. Потом все стихло, и послышались шаркающие шаги.

– Кто там приперся? – раздался стариковский голос.

Председатель принюхался, и тотчас на лице его, раздраженном и неприступном, отразилось понимание, и губы растянулись в ехидной усмешке.

– Он там самогон варит, засранец! – подмигнул председатель Спиридонову, и лейтенант сразу же вспомнил, что за запах он уловил в воздухе – сивуха!

– Миленький, отпирай, это свои! – снова крикнул Маховиков.

Миленький ответил не сразу. Не то рассчитывал, что гости забудут, зачем пришли, не то пытался понять, кто это – «свои».

– Иваныч, ты, что ли? – наконец определился Миленький.

– Узнал, бич! – рассмеялся Маховиков. – Отпирай, говорю, я гостя из столицы к тебе привел!

Лязгнула щеколда, дверь со скрипом открылась, и из полумрака фургона появился Миленький.

Если бы и существовали на свете лешие, или домовые, или еще какая-нибудь хтоническая нечисть, то выглядели бы они точно так, как выглядел этот низкорослый тощий человечек. Грязный, неопределенного цвета свитер крупной вязки с высоким воротом, штаны в заплатах, туфли, обмотанные столярным скотчем, – таков был его гардероб. Вместо стрижки нечесаные грязные патлы с колтунами, под густыми бровями мутные глазки непонятного цвета, клочковатая борода с остатками каши и хлеба, узкий нос, беззубый улыбающийся рот. Определенно, на диссидента этот субъект никак не походил.

Спиридонов сморщился. Он ожидал совсем другого, и если начистоту, Степан Борисович очень волновался перед этой встречей. Он ожидал увидеть человека, а увидел лишь пародию на него.

Как ни странно, Миленькому незваный гость тоже не понравился. Он тут же повернулся к председателю и с истерикой, характерной для мелких уголовников, заверещал:

– Ты кого сюда привел?

Председатель невозмутимо выдержал психическую атаку и спросил:

– А что не так?

Миленький бесцеремонно ткнул пальцем с длинным грязным ногтем в грудь Спиридонова:

– Это же особист!

Председатель продолжал играть в несознанку:

– Да с чего ты взял?

– Да у него на фотокарточке нарисовано – лейтенант госбезопасности! – кипятился Миленький. – Я ихнего брата насмотрелся, по запаху в темноте отличу! Гони его отсюда сейчас же!

Председатель посмотрел на Спиридонова и вздохнул, будто ему было неловко за поведение хозяина. На самом же деле Маховиков напоминал сейчас счастливого заводчика, демонстрирующего всему свету жеребца ахалтекинской породы или только что выведенную породу морозоустойчивых попугаев.

– Вы уж извините, товарищ лейтенант, а прав он, – сказал Иван Иванович. – Семи пядей во лбу быть не надо, чтобы вас узнать. А уж Миленький вообще проницательный засранец!

Потом обернулся к Миленькому и дал ему леща:

– Чего ты позоришься, а? Перед кем ты диссидента-нелегала изображаешь? Будто не знает никто, откуда ты такой вывалился. Прояви уважение, приглашай в гости. Да не прячь ты свой аппарат, за километр сивухой тащит! Лейтенант, а ты чего стоишь? Заходи уже!

Спиридонов вошел. Его крайне занимал председатель. Тип непростой, что у него на уме – пойди разбери. Эк он легко на ты перешел. В принципе, имеет право – Спиридонов ему в сыновья годится, но вот так, в течение одной минуты… Интересный персонаж.

В тесном фургоне центральное место занимала буржуйка с самогонным аппаратом на ней.

В топке гудело пламя. Кроме сивухи, здесь пахло мочой, грибами, плесенью, какой-то химией, дровами и баней. Едва глаза со света привыкли к полумраку, лейтенант огляделся.

Интерьер фургона не отличался каким-то особенным утонченным вкусом. Обычный бомжатник с кучами тряпья по углам. Класс мебели представляли два комода с оторванными ручками, тумбочка рядом с буржуйкой, развалившееся кресло да лежанка, заваленная шубами, шапками и валенками.

Впрочем, какое-то художественное оформление у этой халупы имелось. Стены были завешаны черно-белыми фотографиями женщин – голых, полуодетых и даже одетых, но принявших двусмысленную позу. Фотографии были плохого качества – с зернью, не в фокусе, сделанные в странных ракурсах, зато в любовно оформленных паспарту – с тиснением, с аппликацией и коллажами.

Тут же на гвоздике висел странный агрегат. Спиридонов сделал шаг, чтобы как следует разглядеть снимки и чудо техники, но на него прикрикнул Миленький:

– Эй, пархатик, руки в гору! Не трогай!

Председатель укоризненно посмотрел на Спиридонова и покачал головой – мол, куда ты лезешь? Однако вслух выступил на стороне лейтенанта:

– Миленький, ты бы полегче с гостем-то. Как-никак, человек при исполнении.

Миленький же продолжал лезть в бутылку:

– Да мне по фиг, при исполнении он или не при исполнении. Я этих краснопузых еще с того времени, как меня из комсомола поперли, ненавижу. Всю жизнь мне испоганили.

– Чем это я вашу жизнь испоганил? – поинтересовался иронически Спиридонов.