Миленький

– Да вы сильно не расстраивайтесь, я эти работы сберегу. Выставить, наверное, не дадут, но в запасниках лучшее место отведу, не пропадут.

– Я не расстраиваюсь, – ответила Таська.

Почти честно. Потому что на самом деле ее трясло от бешенства.

Они стояли на самом краю платформы, под жестяной табличкой «Остановка последнего вагона», по которой расползались рыжие пятна коррозии. Электровоз лениво проехал мимо таблички и резко встал, оглушительно лязгнув автосцепкой. Зашипела пневматика, что-то громко заскрипело и застонало во всем составе. Открылась дверь общего вагона.

– Будете заходить? – спросила проводница из тамбура.

– Да, – хором ответили Таська и Виктория Робертовна.

Проводница убрала подножку, проворно протерла поручни и спустилась.

– Билетики?

Таська протянула серый картонный прямоугольник проводнице, та посмотрела на перфорацию и кивком позволила подниматься.

– А вы?

– Нет-нет, я не еду. – Виктория Робертовна даже отступила на шаг, чтобы ее, не дай бог, силой не затащили. – Я провожающая.

– Тогда счастливо оставаться.

– Стойте! Таисия, подождите!

Таська обернулась.

– Заберите! – И Виктория Робертовна протянула ей папку с работами. – Вы в Ленинграде хотя бы покажете кому-нибудь. Не должно такое сокровище в запасниках пылиться.

– Девочки, прощайтесь уже быстрее, поезд сейчас тронется, – мягко, но решительно напомнила проводница.

– Пускай едет, – сказала вдруг Таська и, к удивлению проводницы и Виктории Робертовны, спустилась на платформу. – Я остаюсь.

Динамик объявил об отправлении поезда. Локомотив свистнул.

– Девка, не балуй, я сейчас подножку опущу! – предупредила проводница.

– Счастливого пути! Виктория Робертовна, идемте.

– Куда? – растерялась музейщица.

– К Миленькому.

13

Огородники, решившие не проявлять сегодня солидарность с трудящимися, удивленно смотрели на идущих вдоль по улице Цветочной Викторию Робертовну и Таську. Музейщица несла на правом плече папку и этюдник, Таська – переметную суму, но удивление вызывала их общая ноша. Они тащили ящик водки, Виктория Робертовна левой рукой, а Таська – правой. Водка булькала, бутылки весело позвякивали.

– Тася, на нас все пялятся, – краем рта сказала Виктория Робертовна.

– Ну и флаг им в руки. Сегодня праздник, имеем право.

– Я ведь работник культуры.

– А работники культуры не выпивают?

Виктория Робертовна задумалась.

Так они и доковыляли до домика с петухами на ставнях.

Забийворота сидел на пороге и курил, но его бледному виду это никак не помогало.

– С праздником, товарищ лейтенант, – сказала Таисия, когда они с Викторией Робертовной опустили ящик на землю.

Товарищ лейтенант с мучением посмотрел на гостей.

– Да что ты за человек за такой… – простонал он. – Я тебе билет купил, алкаша твоего на ночлег пристроил, что тебе еще надо?

– У меня к вам деловое предложение, Анатолий Михайлович.

Сначала говорила она. Потом говорил Забийворота. Его рассказ о том, как они со Спиридоновым пили и о чем разговаривали, Таську если не взволновал, то значительно озадачил, и на какой-то момент она хотела даже отказаться от своей затеи. Но поезд, как говорится, уже ушел, телеграмма с просьбой выслать до востребования пятьдесят рублей улетела к Хомяку. Надо было закончить начатое.

На условия хозяина Таська согласилась, почти не торгуясь. Работы она не боялась, земля на огороде лейтенанта была не самая плохая. Главное сейчас было – крыша над головой и немного времени. Анатолий Михайлович, отдав необходимые распоряжения, переоделся и ушел, пообещав, что вернется через два дня, и чтобы тут все путем! Напоследок взял из ящика две поллитровки, но Таська надеялась, что оставшихся восемнадцати хватит.

С Викторией Робертовной они занесли водку в домик. Миленький так же и валялся в углу на коврике, с валенком в обнимку.

– Раздевайтесь, – велела Таська спутнице.

– Я?!

– Могу и я, но вам придется картошку садить и стричь кусты. Вы умеете?

Разумеется, она не умела. Таська поняла это, когда они водку покупали. Таська боялась, что ящик ей придется тащить самой, – настолько нежные и мягкие ручки были у Виктории Робертовны.

– Вы же сами жаловались, что Миленький вас игнорирует как женщину. Сегодня он никуда не денется.

– Но это неприлично!

– Виктория Робертовна, что за ханжество! Великие мастера писали женское тело, и ни у кого не возникает мыслей, что это неприлично, – попеняла Таська. – Вы же человек с высшим образованием! К тому же вас все равно полгорода уже с ящиком водки видело, чего теперь смущаться? Не теряйте времени, а я пока этюдник поставлю.

– Совсем раздеваться?

– Хотя бы по пояс, – смягчилась Таська. – Да успокойтесь вы, я же здесь. Сядете к нему спиной, вполоборота. Что он, голых спин не видел, что ли?

С этой пластической позой Виктория Робертовна вроде смирилась. Медленно, будто в рапидной съемке, она села на тумбочку и начала расстегивать кофточку. За это время Таська успела спрятать водку в разных местах, установить этюдник, прикрепить к папке кнопками полуватман, набрать в консервную банку чистой воды и распечатать коробку акварельных красок.

– Может, ему маслом удобнее? – спросила Виктория Робертовна.