Мильфьори, или Популярные сказки, адаптированные для современного взрослого чтения

Киевскую квартиру, полученную еще в эпоху былых научных заслуг, трехкомнатную, в «сталинском» доме с высокими окнами и широкими подоконниками, отдал старшим дочерям – они жили там вчетвером, две заканчивали институт, две уже работали. Вместе они готовили, убирали, приглашали парней, не страдая особо из-за фамильных проблем с кожей. Младшая, самая любимая (хоть и не удавшийся желанный мальчик), жила постоянно с родителями за городом, числилась в престижной киевской школе, но училась экстерном, на людях появлялась редко. Семейный недуг Водницких проявился на ней с особой тяжестью, если старшие девочки лишь сильно шелушились и в клубной синеватой полутьме, густо намазанные маслом, совершенно ничем не отличались от своих извивающихся под музыку, с проколотыми пупками, грациозных ровесниц – даже на ощупь, поглаживаемые в ритме страсти по обнаженным тонким талиям и плоским животам – то младшая, а звали ее Русланочкой, была совсем плоха. Болезнь, преследующая всех Водницких, называется ламеллярным ихтиозом, точных причин возникновения которого никто не знает, кроме того, что передается он по наследству, а так как за минувшие поколения Водницких ихтиоз в бравурных комбинациях неоднократно соединялся со всякими пришлыми ихтиозами – исходный чешуйчатый ген разбухал и множился, выстелив Русалочкины бедра и икры, всю спинку, плечи до локтей, кисти рук и шею сзади ровной, идеально посаженной чешуей. Цветом чешуйки варьировались от мутно-желтого до черного, формой были классически-рыбьи и, если отбросить установившиеся веками каноны женской привлекательности, казались даже красивыми. Личико у этой младшей девочки оставалось почти чистым – на верхних веках, в складочке над глазным яблоком, где современные красавицы при грамотном макияже рисуют темную полоску, сильно шелушилось, но чешуя, словно вытатуированный орнамент, аккуратно отделяла только кожу на лбу от волосистой части головы и черным тонким кружевом спускалась на скулы.

В доме над днепровским обрывом Русланочке жилось хорошо. Окна ее комнаты выходили в сад с фонтанчиком, в кустах жасмина, сирени и бульденежи, с узенькими, в два кирпича, мощеными дорожками и скамейками, на которых лежали пледы и подушки, в жару елись порезанные кусочками медовые груши и дыни и читались сперва «Копи царя Соломона», потом «Сага о Форсайтах», «Анна Каренина» и самое любимое из недавнего – «Мастер и Маргарита» и «Сумерки». Ранней весной в садике все синело от крокусов, потом вспыхивало пронзительно алым – это распускались тюльпаны, и сыпался розовый снег лепестков сакуры, потом в матовых острых листьях показывались тяжелые, крупные цветы ирисов, от пастельно-голубых до темно-фиолетовых, с лепестками-перьями и желтоватыми, в крапинку, зевами. Потом, когда садик мягчал от зелени и сформировавшихся листьев, вспыхивали вдруг пурпурные, розовые и белые пионы, и снова шел душистый снег из лепестков – это была уже акация. Ближе к середине июня показывались вдруг царственные очертания бело-желтоватых лилий: пышных, душистых и тяжелых, а стена за ними зажигалась синими звездочками махрового клематиса. А в июле все менялось, и темно-зеленая, зачерствевшая, прохудившаяся местами зелень заливалась вдруг волной бесстыдного флуоресцентного буйно-розового – это зацветали флоксы, и среди них, на жужжащем белесом солнцепеке высились, как китайские пагоды, нежно-фиолетовые мальвы. Осенью, с первой вечерней прохладой, наливались густыми красками желтые, пурпурные до черноты, алые и белые астры. Мелкие синие и фиолетовые хризантемы цвели всю осень, до самых заморозков. Генрих Александрович в конце октября их сам лично выкапывал и ставил пережидать зиму в гараже, в деревянных кадках рядом с газонокосилкой и прочим садовым инвентарем. Русланочка в такие моменты садилась на корточки возле отца и думала, что хоть в осени ничего хорошего нет, но этот ежегодный ритуал пересадки ей очень нравится, даже, наверное, больше, чем наряжать елку. И именно осенью они чаще всего отправлялись на автомобиле – родители, она и кто-то из сестер, – и ехали куда-то далеко, в заброшенные тихие парки, устланные рыжей и лимонно-желтой листвой, с прохладным солнцем, рассыпанным хрустальными каплями между сырыми темными стволами и со сладковатым запахом древесной прели. Нагулявшись, возвращались к машине, вынимали стулья, термос, кружки и пили чай. И Русланочка жмурилась от удовольствия, и съехав в своем складном стуле так, что почти лежала в нем, и подбородок упирался в грудь, дула в кружку, и ее лицо становилось немного угрюмым, хотя на самом деле в такие минуты она думала о том, что чувствует себя с мамой и сестрой хризантемами, которые отец бережно выкапывает и прячет, заботясь о предстоящих морозах.