Мильфьори, или Популярные сказки, адаптированные для современного взрослого чтения

На рассвете по дороге ехала полуторка из Киева, с бригадой строителей. Водителю стало жаль сутулого ободранного мужчину с босым ребенком в нарядном белом платье, и он взял их до Дымера. Рае ужасно хотелось пить и в туалет, еще хотелось есть, еще с позавчера, но пока не так сильно. В каком-то большом селе полуторка остановилась, несколько человек выпрыгнули из кузова. Рая хотела сперва растолкать своего задремавшего спасителя, но сейчас, в ярком дневном свете он казался очень страшным – тощий и лысый, с редкими твердыми и длинными волосинами, как проволока, торчащими на какой-то побитой, словно собранной под кожей из пластин и осколков голове, с запавшими щеками в грязной рябой щетине и злым, стальным профилем с выдающейся четко граненой челюстью. Никем почти незамеченная, Рая осторожно перебралась через борт, по колесу спустилась на землю и побежала между рядами небольшого базарчика, залезая под длинные лавы, глотая запахи свежих овощей и творога, надеясь найти на земле хоть что-то съедобное. Полуторка тем временем уехала, и тогда Рая вылезла из-под лавок, растрепанная и чумазая, с любопытством и страхом озираясь по сторонам. Стояло жаркое бойкое летнее утро. Земля под ногами была вытоптана до состояния хорошо утрамбованной пыли, точно как во дворе у мамы Нади, даже фонарь на деревянном столбе был такой же, возле конторского вида деревянных зданий стояла тощая лошадь с подводой, еще одна лошадь из последних сил, выпячивая клеткой ребра, тащила бочку с водой. Через дорогу, по которой уехал грузовик, была сгоревшая каменная церковь – огромная, величественная, даже со сбитыми куполами. Вообще, все вокруг казалось Рае огромным и враждебным. Какие-то мальчишки уже заметили ее и, недобро улыбаясь, неторопливо приближались через базарную толпу, как стайка хищников. Рая метнулась к конторскому зданию, юркнула внутрь и стала по ту сторону двери, ослепленная после яркого солнца, с головой, резко закружившейся от разнообразных густых и богатых запахов, сытно стелящихся тут в уютном полумраке. Пацаны не решились войти, и, немного постояв, Рая стала двигаться вдоль стены, к небольшому, заставленному бутылками окошку, потом съехала вниз, примостилась на корточки, надеясь получить немного пищи хотя бы через запахи.

За одним из длинных деревянных столов обедал Федор Жучилин – полноватый, лысоватый, с чудесными манерами мужчина с короткой и густой, как у Гитлера, челкой и такими же смоленисто-черными маленькими усиками.

Жилось Федору Ивановичу в те годы хорошо, до измены Родине и расстрельной статьи было еще далеко, он занимался секретным и прибыльным делом, разъезжая по всему Союзу и скупая в забитых голодных деревнях старинные иконы в золотых окладах, фамильные драгоценности, откопанные кем-то или хранимые все эти ужасные годы, чтобы достаться в наследство кому-то, совсем не достойному их, и так дальше. Половиной своего улова Федор Иванович делился с нужными людьми, а половину, никак не заявляя, сбывал сам, в проверенных и надежных местах. Помимо этого, он вел активную агитационную работу, надзирал за далекими партийными ячейками и был чем-то вроде странствующего представителя власти, исправно и много писал доносы и был фигурой с виду добродушной, но среди посвященных вызывал своим появлением ужас и замешательство. В большое зажиточное село он заехал во время командировки в Киев – повод был, как всегда формальным, хотя и важным, и потом, уже из более личного интереса, на пару часов завернул сюда, руководствуясь чутьем и древней наводкой – и не промахнулся. Богатый улов лежал в кожаном саквояже, уютно прислонившемся к голенищу его сапога.

Перепуганную девочку в белом платье он заметил тут же. Федор Иванович вообще любил детей и особенно маленьких девочек. В голодных, полудиких, кишащих клопами деревнях он часто встречал удивительнейших созданий – лет 5–8, с круглыми щенячьими пузами, и совершенно взрослыми, хотя и отчасти звериными, глазами. Они смотрели на него нагло и всепонимающе, чуть щурясь и жуя подаренную конфету, без тени застенчивости и напускной слащавости, крошечные воины, амазоночки, исправно выполняющие за нехитрое угощение его нетрудные просьбы и потом провожающие взглядами почти победоносными, надсмехающимися, остающиеся на веки в этой черной гиблой глуши, босые, распатланные, с щеками румяными, как печеные яблочки.

– Иди сюда, прелестное дитя, – сказал он, присаживаясь на корточки возле Раи и одновременно чувствуя, как сипнет его голос – ведь дитя было совсем взрослое, не щекастое и не курносое. – Ты хочешь есть? Давай иди сюда, не бойся.

Рая прошла к нему за стол, села и стала есть. Принесли еще картошки с мясом, с богатой пахучей подливкой, стакан мутной и холодной самогонки, который Федор выпил одним залпом, радостно прикрякнув и нежно потрепав девочку по голове.

– Так ты откуда-то? – спросил он, когда она немного наелась и застыла, переводя дух.

– Маму с сестрой на вокзале потеряла, попала в автобус, теперь вот тут, – рассказала Рая придуманную еще в лесу легенду.

– А мама где живет? Куда ехала, не знаешь?