Мильфьори, или Популярные сказки, адаптированные для современного взрослого чтения

Лишь к вечеру, распаренная, в свежих комариных укусах, чумазая, с налипшими на лоб волосами, выбившимися из-под платка, в мокром насквозь платье, подкатанном, заткнутом подолом за пояс, сообразила пойти еще раз поискать дорогу. Бузя хорошо помнила карту их местности: самую детальную военную карту, в полстены, висящую в кабинете отца, где посередине равномерно зеленого, как болото, пространства, разлинованного на бледно-серые прямоугольники, была наклеена красная звездочка – из ворсистой старой бумаги, с загнувшимися краями, с кривым темным пятном проступившего клея. И поставленные красным карандашом точки, неровный пунктир, наведенный поверх едва различимой на карте дороги, на костях которая, и еще две звездочки неподалеку – бледно-розовые, в темных каплях клея. И уже заметная без вспомогательных пунктиров – жирная черная полоса железнодорожной ветки, пересекающей весь массив болотного пятна, берущая начало в охристо-каменистом левом нижнем углу и исчезающая с противоположной стороны в желтовато-серой тундре. В пяти-шести часах езды от главной красной звездочки был только один населенный пункт – одна из бледно-розовых звездочек, городок, где решал рабочие дела ее отец, центр цивилизации чуть ли не на тысячу километров в округе, если не больше. Вокруг этой звездочки, радиально разбросанные на небольших расстояниях, отъев у леса по рваному болотистому клочку сырой земли, расположились захудалые села и хутора. Еще имелись секретные черные квадратики, как объяснял отец – такие же лагеря, зоны регламентированного контроля. Их было много в верхней, северной части карты, и к ним вели такие же едва заметные серые пунктиры дорог на костях. Но все эти черные квадраты размещались восточнее двух розовых звездочек. Бузя часто смотрела на дорогу, ведущую от Т-образного перекрестка на запад, спрашивала, что там, и всегда отвечали, чуть задумавшись, что «ничего», и на карте там тоже было ничего – дорога, перечеркнув несколько квадратов леса, просто заканчивалась, не было даже тропинки, даже самого слабого пунктира зимника или чего-то в этом роде. И где бы Бузя ни находилась теперь, как бы далеко ни зашла за эти дни, пусть даже ломая все самые фантастические результаты пеших марафонских дистанций – не могло оказаться в этих краях никакого, пусть самого захудалого поселка, самого крошечного, самого секретного регламентированного объекта. Но вот ведь он – дом! От него вели в разные стороны несколько тропинок, одна была явно шире остальных, и по ней, прихватив грибов, сардин и мармелада, а также хлеба (сейчас замешанного и готового к выпечке), Бузя планировала двинуться в ближайшее время, если раньше не вернутся те, кто спит на этих топчанах и чей гнев по поводу ее явно не ожидаемого тут присутствия не будет задобрен произведенной уборкой.

Бросив мокрое платье на изголовье из горбыля с остатками сухой морщинистой коры, Бузя зарылась в мох, накрыла ноги прожаренным на солнце мешком и заснула.