Лепесток розы! Вспорхнув, он плавно приземлился мне на нос. Я залюбовался: полупрозрачный, с едва заметными прожилками и нежным сладковатым запахом… Апчхи!
Ну вот. Улетел.
Я уже было расстроился, когда Миля, рассмеявшись, разжала ладошку. В ней трепетал, точно не мог усидеть на месте, красивый лепесток. Моя розочка, моя бабочка! Взял в зубы, немного пожевал, выплюнул – горько. Порой внешность бывает так обманчива!
Усевшись рядом на полу, Миля принялась рассказывать мне сказку: о животных, которые живут в старом замке, где стены – вот такой! – величины и – вот такой! – толщины, где барашки обедают бок о бок с благородными пони и розы украшают путь.
«Там живут твои братья и сёстры: двоюродные, троюродные, а может, и вовсе десятиюродные, – с восторгом делилась она, – белые тигры и львы-альбиносы, резвые жирафы и кошки в крапинку. Ну, с жирафами я погорячилась: не родственники они нам, не родственники».
Я надул щёки. А чего тогда меня не взяла? На семейные-то посиделки…
«Так до них рукой подать, – оправдывалась Миля, – загребли бы тебя лапой. Ах, бедный Облачко!»
Стиснула меня в объятиях, заглянула в круглые глаза, которые от удивления сделались ещё более круглыми. Зловеще прошептала: «А ещё там живёт старейший в мире крокодил, видевший самого Гитлера!»
Я поёжился. Не знаю такого зверя, но, судя по всему, встретить его было настоящим проклятием.
«У него – вот такие! – клыки», – не унималась Миля, хлопая руками, как пастью. Не выдержав напора, я ускользнул под диван. Потеряв слушателя, Миля ушла, грустно скрипнув дверью. Но не прошло и получаса, как она уже весело носилась по квартире: «Пирожок! Где мой сладкий Пирожок?»
Слышать это было не просто обидно – больно. К горлу подступил комок, в груди кольнуло.
Так я и сидел – тихо, словно мышка из дырочки в полу. Мышка, что вдруг оказалась на чужом чаепитии. Мышка, которую никто не пригласил и не ждал. Мышка, которой не накроют лишние приборы.
С грустью я смотрел на целый ворох проводков. Гоша приготовил их мне – поточить зубки. Эх, надо было слушать Милю до конца. Представил, как она чешет его плюшевое брюшко, а он тарахтит, как трактор – от удовольствия. Гоша делает ему массаж, Лёля расчёсывает подбородок, и глаза его становятся узкими-узкими, как щёлочки.
Из расстроенных чувств меня вывело поддверное шебуршание. Недолго думая, высунул любопытный нос и… уткнулся в полосатые лапы. Неужто соскучился?
Признаюсь, Пирожок меня удивил. Он пролежал так весь вечер – и все следующие дни, изредка отлучаясь в лоток и на обед. При этом всё нюхал и нюхал. Его явно манил мой запах – новый и загадочный. А что, если я первый кот в его жизни?
«Ты ж мой половичок», – умилялась Лёля своему ненаглядному.
Позже забеспокоилась: что он так лежит? Всеми правдами и неправдами, выманивала к себе. Поила валерьянкой, повторяя, что нервы у Пирожка совсем никудышные и болеть ему никак нельзя.
Пирожок же был вполне счастлив. Самозабвенно ел, разбрасывая шарики, как мячики пинбола. Усердно рыхлил комнатные растения и жевал листья – так, чтобы я обязательно слышал.
По ночам я не находил себе места: хотел лечь рядом с Милей, но дурной матрас резко проваливался, пугая меня до смерти. Так я и блуждал по комнате с выпученными глазами – в поисках укромного уголка.
В одно из таких блужданий я заметил, как Миля плачет в подушку, светя экраном телефона. Осторожно выглянул из-за чемодана, который так и лежал неразобранным посреди комнаты. Заслышав моё шевеление, Миля умолкла. Приснился плохой сон?..
Заточение моё продолжалось около недели, и вот вновь зашуршали сумки.
«Куда на этот раз?» – с тоской подумал я и решил быть тише воды, ниже травы.
В последнюю ночь перед нашим отъездом Пирожок пришёл и долго звал меня, скребя лапой под дверью: «Кот, кот, приём!»
В лунном свете лапа выглядела таинственно, и это был первый раз, когда серый не выпустил когти.
«Я болею, дружок. Вот и не хотел тебя заразить. Ты это, прости меня и не сердись», – промурчал он.
Что же это у Пирожка за болезнь? Что с ним теперь будет?
«Погоди, мяу», – только и смог выдавить я, ошеломлённый и встревоженный, но он уже удалился в свою комнату.
Утром, стоя на пороге, Миля окинула квартиру прощальным взглядом. Кажется, что-то забыла. Подошла к коту, сопящему на стуле – чмокнула в макушку. Погодите, погодите, а я? В два прыжка я оказался рядом.
«Выздоравливай, Пирожок», – шепнул.
Он зевнул и лениво помахал мне задней лапой.
Глава 8
Улица князя Михаила меня очаровала. Пишу это и чувствую, как приятно щемит сердце при одной только мысли об её статных, похожих на дворцы домах. Интересно, как живут королевские кошки? Спят на атласных подушках? Едят импортные витамины? Делают маникюр по пятницам?
Душа улицы не менее прекрасна. Она тянется пёстрой вереницей флагов, сияет дорогими витринами, томится в жёлтом свете фонарей, плещется в вазонах с пурпурными цветами. Именно в эту душу, душу старого города, я влюбился – окончательно и бесповоротно.