Милинери

Не имея возможности общаться с Сержем хотя бы в письмах, Сонечка привыкла разговаривать с ним в своих мыслях. Она задавала ему вопросы и сама же за него отвечала, приписывая ему слова, которые хотела слышать. Скоро она уже путала реального Сержа с этим, ею придуманным. Он в ее воображении становился все более идеальным, все менее похожим на настоящего. Их недолгое знакомство привело к тому, что Соня успела узнать только его достоинства и не заметила недостатков. Черты его лица стали расплываться перед мысленным взором, например, она не могла вспомнить какой формы у него уши, с какой стороны у него родинка на шее – справа или слева. Она вглядывалась в маленькую фотокарточку жениха, хранившуюся в медальоне на ее груди, стараясь удержать в памяти его реальный облик.

Ранним майским утром Сонечку разбудил стук в окно. Она вскочила с постели, отдернула портьеру – с подоконника вспорхнула синичка. А вечером того же дня дома ее встретили счастливые лица родных. Петя, обхватив сестру за плечи, закружил ее по гостиной:

– От Николеньки письмо! Он жив! Нашелся!

Листок был исписан аккуратным женским почерком. В письме сообщалось, что Николай лечится в одном из Киевских госпиталей после ранения, идет на поправку, но правая рука пока на перевязи, поэтому письмо написано с его слов сестрой милосердия. Чувствует он себя хорошо, чего и всем близким желает. Возможно, после выписки ему дадут несколько дней отпуска, и он сможет навестить семью перед возвращением в полк.

О Серже в письме не было ни слова. Сердце Сони сжалось от нехороших предчувствий.

А несколькими днями позже, воскресным утром, всех разбудил отчаянный трезвон колокольчика в прихожей. Заспанная Агаша в чепце и ночной кофте поверх рубашки поспешила к парадной двери, и едва открыв, оказалась в объятиях Николая. Он сгреб ее в охапку, закружил по прихожей. На его зычный голос и на визг Агаши сбежались все домочадцы. Восторгам, поцелуям, объятиям не было конца! Оказалось, что письмо шло так долго, что его автор успел поправиться и чуть не обогнал свое послание.

Улучив удобный момент после завтрака, Сонечка задала брату мучивший ее вопрос:

– А что с Сержем?

Брат помрачнел, не спеша закурил. В тишине было слышно, как кошка спрыгнула с кресла.

– Я не хотел писать об этом в письме, решил рассказать при встрече, – сказал он после минутной паузы. – Сержа больше нет. Геройски погиб в бою в Нарочских болотах… Что там творилось – просто ад! Мы были вынуждены отступить… да что там отступить – бежали под перекрестным огнем, утопая в жиже. Наши позиции заняли австрияки, забрать раненых, убитых не было возможности…. Нас всего-то горсточка осталась, прорвавшихся из окружения, но Сержа среди нас не оказалось. Люди видели, что рядом с ним разорвался снаряд, видели, как он упал. Шансов, что он мог выжить нет, тем более, австрияки пленных не брали, добивали раненых штыками. Так что, сестренка, как ни больно мне это тебе говорить, Сержа мы больше не увидим, прими этот факт. Не ты одна не дождалась жениха с фронта, сейчас таких тысячи. Что поделаешь? Война, будь она проклята!

Мария Феоктистовна заплакала, промокая уголки глаз батистовым платочком, а у Софьи слез не было. Она и хотела бы выплакаться, но словно камень навалился ей на грудь, мешая дышать, не давая выхода слезам. Она овдовела, не успев выйти замуж. Все картины семейного счастья, что рисовались в ее воображении все эти месяцы, вмиг оказались замазаны глухой черной краской. Никогда больше, никогда… перед ней словно захлопнулась дверь, отсекая предначертанную ей дорогу. Теперь ее ждала другая, неведомая тропинка, и куда она заведет – один Бог знает…

А между тем, время неумолимо шло, с каждым часом приближая отъезд брата на фронт. Все домашние буквально не отходили от Николя ни на шаг, стараясь сделать его пребывание дома как можно приятнее и комфортнее, а ему от этого становилось только тяжелее, думалось, что, может быть, он видит родные лица, родные стены в последний раз. Соне хотелось поймать время за хвостик и удержать, чтобы не бежало так быстро. Она все расспрашивала брата о Сереже, каким он был в повседневной жизни, в сражениях.

– Да зачем тебе это знать? – вздыхал Николай, – нет его больше, смирись с этим.

– Хочу сберечь хотя бы память о нем, понять, какой была бы наша семейная жизнь. Теперь уж мне не суждено быть счастливой. Никого больше я не полюблю так, как его, – горестно вздыхала Соня.

– Ты эти мысли брось! Девятнадцать лет! Все еще у тебя будет, и любовь, и семья, и детишки. Когда-то же эта война проклятая закончится.

– Нет, ничего уже не будет…

– Это у Сержа уже ничего не будет. И у тысяч других, убитых. А ты живая! Значит все еще впереди. Живи за себя и за него.

Николай погладил пушистую, низко склоненную голову сестры:

– Остригла косу, изменилась, повзрослела… Береги себя, сестренка. За родителями присматривай, постарели они за этот год. И за Петькой смотри в оба! Как бы не удрал на фронт. Они в этом возрасте все «герои».