Милитариум. Мир на грани

– Говорят, что я уверился в собственном бессмертии, – произнес Манфред, останавливаясь с Кейт под руку около мраморной ротонды, в которой я как раз вознамерился, созерцая пасторальную долину, выкурить длинную французскую папиросу.

– Говорят тихо, но я услышал, – продолжил мой брат, не заметив меня. – Это не так. Просто именно это небо, полеты, сберегли меня, подарили мне еще несколько лет жизни. Может быть, благодаря авиации я даже переживу войну. Останься я простым кавалеристом – меня уже давно бы зарыли в снарядной воронке вперемешку с останками собственной лошади, как тысячи других… Наводит на размышления, для чего всё это? О предназначении… Я лучший – но это не ответ. Сколько когда-то лучших уже лежит в могилах – Бёльке, Иммельман? Я не думаю, что лучше их, – просто продержался дольше. Когда миллионы вокруг гибнут, глупо быть уверенным в своей неуязвимости. Я буду жить, пока я нужен. Невозможно постоянно думать о том, почему именно я. Я так я.

– Ты же потрясающий летчик, так все говорят, – тихо сказала ему Кейт. – Ты будешь жить долго.

– Я не безошибочен, – тихо ответил мой брат. – Часто мне кажется, что я не один, что рядом есть другие Манфреды Рихтгофены, за такой тонкой непроницаемой пленкой бытия. И вот я выживаю постоянно благодаря им. Это они ошибаются. В пылу боя я чувствую, как они постоянно летят рядом со мной, совершая ошибки, смертельные ошибки, выбирая неверные решения, правильные оставляя мне, спасая жизнь мне одному. Их пробивают пулями на неверном вираже, они падают в штопор с сорванными расчалками, они горят заживо в потоке бензина из пробитого бака. Они погибают, погибают, погибают. Они, но не я. И я знаю, что они не бесконечны. Однажды они кончатся, и тогда придет моя очередь…

Не смейся, мне кажется, это очень серьезно, мне не хватило бы воображения такое придумать самому или сумасшествия, чтобы такое допустить всерьез, ты же знаешь, я очень трезвомыслящий, других у нас убивают.

– На самом деле вы все сумасшедшие.

– Знаешь, сверху особенно хорошо заметно, что самые главные безумцы на этой войне отнюдь не в небе…

– Господи, Манфред… Зачем ты так рискуешь?

– Зачем, дорогая Кейт? Но ведь это и только это является предназначением рыцаря – убивать драконов…

Я не стал слушать, что он говорил ей дальше. Ушел к друзьям, незаметно спустившись по мраморной лестнице к реке.

Помнится, англичане так больше и не прилетели. Зато мы им славно задали, навалившись на их аэродром всей эскадрильей, подловив целое звено на взлете, – в тот день меня впервые с полным правом назвали асом…

А мой брат и мой командир «Красный Барон» Манфред фон Рихтгофен вскоре пал. Не дожил до нашего поражения, до позорного перемирия в Компьенском лесу. Он погиб раньше, убитый пулей неизвестного, над Морланкуром, сбив к тому времени уже больше восьмидесяти вражеских самолетов. Он стал такой же историей этой войны, как те, что мы рассказывали друг другу в тот вечер. Он не выбрался. Он остался там навсегда.

Я помню его молодым.

О пилоте истребителя с черным драконом я больше ничего не слышал.

Я не знаю ничего о работах с похожим оружием. После Версальского мира разбираться в этом вопросе, думаю, стало просто некому. Со стороны наших бывших противников тоже ничего не пишут. Эта история прочно забыта.

Всё, что осталось от самой славной и самой неизвестной победы моего брата, – это лишь пара осколков гиперболоидного зеркала в серебряном кубке за шестидесятую победу Манфреда, в ряду таких же кубков на длинной полке в нашем домашнем музее, собранном в его честь. Больше нет ничего.

Владимир Венгловский Птица без ног

– Предлагаю выпить за Джона Помероя и майора Брока, – сказал мой друг Тадеуш.

Осторожно, чтобы не расплескать вино, он опустил зажатый в металлической руке бокал на стол и выудил из кармана летной куртки две пули – разрывную и зажигательную. Звякнув, они легли на белую скатерть возле багровых винных пятен. Рядом стояла маленькая деревянная клетка, в которой сидел желтый кенар – мой друг никогда не расставался со своим любимцем. Даже в узкой кабине биплана держал клетку у себя на коленях. Тэд улыбнулся и с вызовом осмотрел наполненный людьми зал. Он всегда был готов к драке, Тадеуш Гилевич, смахнувший уже шесть врагов и погибший в прошлом году над пыльными дорогами Линса. Врачи вернули Тэда к жизни, если так можно назвать его нынешнее существование.

– За людей, подаривших нам победу в виде этих двух маленьких смертоносных сестричек, – произнес он, вновь поднимая бокал.

У меня перед глазами возник сегодняшний рассвет с горящим цеппелином и вынырнувший из клубов дыма «Кэмел» с нарисованным на киле оскаленным черепом. Услышать торжествующий крик Тадеуша в шуме «собачьей схватки» было невозможно, но я чувствовал его победу. Она колола иголочками в пальцах. Вместе с ревом мотора рвалась на свободу, всё выше и выше за белые облака, туда, куда не поднимется ни один аэроплан. Я кричал вместе с другом, ловя в прицел преследующий его «Альбатрос» с черным крестом на боку.