Милицейская академия I–II

Гости, придирчиво оглядывая свои тысячедолларовые костюмы, торопливо прощались. Вавилонов уныло матерился, мысленно, конечно.

Понятное дело, впоследствии все вышло именно так, как и должно было произойти.

— Не углядели! — завопил в шесть утра Дёма, тыча пальцем в отчетливую оранжевую загогулину, красовавшуюся на любимом вавилоновском ковре ручной работы.

— Гады, что ж вы делаете! — вопила безутешная мадам в когда–то белом костюме от Версачи, усевшаяся в кастрюльку с острым салатом из китайского перца, удачно спрятанную в кресле.

— Господи, зачем я открыл дверь? — безнадежно молился Вавилонов.

Все остальные молились вслух. Становилось шумно.

Впрочем, в подобной ситуации не помог бы и Сатана. Вот уже десять лет Марик, несмотря на свои громкие успехи в коммерческих предприятиях, падал все ниже и ниже в собственных глазах. Никакие экстрасенсы и прочие невропатологи так и не вылечили его от ужасной болезни, заключающейся в том, что повсюду, где бы он ни был, на дружеской пирушке или встрече в правительстве, он, сам себя стыдясь, рисовал слово из трех букв. Везде, где только технически возможно было его нарисовать. На автоматах бензоколонок или костюме зампреда правительства, на договоре о сотрудничестве с республикой Бурунди или галстуке бурундийского представителя, даже на собственной жене Леночке. И ничего нельзя было сделать.

На последний день рожденья друзья подарили ему факсимиле, с автоматической заправкой красителем из нитроэмали, не смываемой даже атомным взрывом. И с тех пор факсимиле он всегда носил с собой, причем размеры гнусного агрегата были настолько малы, что издали творенья Марика выглядели как азиатский орнамент из экзотических цветочков, и только подойдя ближе, можно было разглядеть, что это были за цветочки. Друзья, понятно, все это знали, а потому приглашали Марика только на официальные встречи в правительственных помещениях.

Леночка тоже была не подарок. Её болезненная страсть прятать во время праздничных мероприятий рюмки с водкой, стаканы с тоником, тарелочки с пирожными, кастрюльки с горячим ни для кого не была секретом. К своему ужасу, она сама никогда потом не могла вспомнить, куда она все это задевала, а потому еще долго после подобных мероприятий хозяева рыскали по всем офисным помещениям, с тоской представляя завтрашний рабочий день.

Вавилонов вызвал свой представительский кортеж. Марик с Леночкой покорно уселись в шикарный «линкольн» и, виновато попрощавшись, пожелали Евгению удачного бизнеса. «Интересно, а как выглядит их квартира?» — успел подумать Вавилонов, провожая взглядом оранжевое пятно на лобовом стекле новенькой машины.

И только спустя месяц, уже после нашумевшего скандала с протухшей курицей, обнаруженной в копировальном аппарате, поставленном вавилоновской фирмой городской мэрии, отчищая оранжевую надпись с собственной секретарши, Евгений вспомнил, что Марик со своим семейством никогда не имел квартиры или офиса. Он их всегда арендовал — не больше, чем на полгода.

МЕСТЬ ГЕНЕРАЛА

Абдулла внимательно оглядел площадь — грязно–серая жижа равномерно затопила все: от здания биржи до самой автостоянки, расположенной, вообще говоря, на метровой высоте асфальтовой подушки. Подушка не спасала от мерзости, которую синоптики ласково именовали мокрым снегом.

Абдулла вздохнул и смело шагнул вперед. Туфли из тонкой кожи жалобно скрипнули напоследок и затихли — дальше было слышно только вызывающе–неприличное хлюпанье.

Около небесно–голубого «форда» туфли остановились, а их хозяин, напоследок окинув взглядом пустую площадь, резким, отточенным движением вонзил титановое шило в заднее правое колесо машины. В ту же минуту из соседнего микроавтобуса выскочили четверо молодых людей.

По лицу не били, все удары приходились по почкам и ниже. «Менты», — понял Абдулла и серьезно призадумался. Впрочем, от тяжелых мыслей постоянно отвлекали непрерывные удары. Когда стало совсем невмоготу, Абдулла, помолясь, плюхнулся в поганую лужу возле машины. Пачкаться никому не хотелось и омоновцы отвяли, бросив напоследок в лужу потертые наручники, которые надел сам арестованный.

В отделении милиции улыбчивый капитан предложил, как водится, чистосердечно покаяться. Абдулла лениво хамил, но когда в комнату ввели Юсупа, а потом и всех остальных подельников, срок замаячил весьма отчетливо — подельники, виновато косясь на Абдуллу, торопливо разъясняли следователю, как этот шайтан втравил их в гнусное жульничество.

Схема была проста и, естественно, гениальна — предлагая завсегдатаям местной биржи крупные суммы наличной валюты по хорошему курсу, Абдулла со товарищами затем грабил машины покупателей, помогая чинить проколотое колесо. Схема, вообще говоря, не доказуемая, если кроме денег, ничего из обворованных машин не брать, но, судя по тому, как торопились коллеги, было ясно, что у следствия имеется в заначке козырь поважнее чистосердечных признаний и они об этом уже знали.

В комнату вошел еще один человек, и капитан поспешно вскочил, натягивая фуражку: