Милицейский спецназ

– Те же менты! Ну, или еще кто круче! Ведь, Вова, ты не знаешь, какие дела Пласс в лесхозе проворачивал. Сколько леса, отборного леса налево ушло. В одну харю директор работать не мог, Фомин не дал бы. Значит, делился директор с главой администрации.

– Тебе-то откуда известны масштабы махинаций с лесом?

– Та же главбухша Надя поведала. Говорила, хорошо, что «липу» сам Пласс подписывал, без ее визы обходился, иначе светило бы небо в клетку! Короче, чую я, Вова, взялись за наших высокопоставленных воров серьезно.

Старший лейтенант поднялся:

– Посмотрим, Вась! Это далеко не первая проверка центром района, и пока Фомину удавалось удержаться на плаву. Что будет на этот раз, покажет время. И гадать нечего, мне работать надо!

Белугин тоже встал, спросив:

– Как картошка-то?

– Нормально. С двух соток мешков десять снял.

Белугин, отчего-то тяжело, почти обреченно вздохнув, направился к выходу. Вскоре его фигура мелькнула за кустами, у забора. Кузьмич вернулся к прерванной работе.

Но мысли возвращались к рассказу друга. Если его информация достоверна, как и предположение о том, что директора лесхоза повязали в областном центре, что, в принципе, при определенных условиях, было весьма вероятно, то ситуация вокруг главы администрации серьезно осложнилась. То, что Фомин жил не по средствам, было видно каждому. И то, что основной доход он мог получать от нелегальной продажи леса, тоже. Кроме лесхоза, да еще, пожалуй, ликероводочного завода, крупную скрытую прибыль в районе получить, по большому счету, было негде. По мелочи урвать – да, можно, почти в каждом хозяйстве, а вот по-крупному хапнуть возможно только на лесе да водке. И Фомин хапал, кормя своих прихлебателей да начальство разных уровней. А сейчас, видимо, попал! В пользу того, что главу администрации серьезно прихватили, говорило и то обстоятельство, что он не стал раздувать конфликта, связанного с сыном. Хотя мог наехать так, что Кузьмичу пришлось бы вести тяжелую оборону. А он нет, сначала вроде дернулся, а потом пошел на попятную. Значит, все-таки взялись за него? И на этот раз без дураков, не в целях отписки? Дай-то бог! Фомину место не в кресле главы администрации района, а на нарах!

Закончил работу Кузьмич около шести вечера.

Крупный, радующий глаз картофель был рассыпан по двору, чтобы просох. На всякий случай Владимир положил рядом рулон пленки. Закрыть урожай на случай дождя.

Почистив лопату, он присел перекурить.

Из хаты вышла супруга:

– Уже закончил?

– Как видишь! Хороший урожай собрали, Катюша, мешков двадцать, и клубни крупные! Выйду на пенсию, торгануть можно будет! Нам столько не надо!

Жена улыбнулась:

– Пойдем в дом, торгаш, у меня уже стол готов!

Владимир поднялся:

– Сейчас, Катюш, душ приму и приду!

Перед ужином Катя выставила на стол бутылку водки. Это было традицией: устраивать маленький семейный праздник по окончании собственной огородной страды.

Владимир отвинтил пробку, налил в крохотные старинные граненые рюмки граммов по пятьдесят, поднял тост:

– За урожай, Катя?

– Слава богу, управились!

Выпили. Приступили к ужину.

Вторую рюмку подняли за здоровье бабушки, Анны Ивановны, третью, как было традицией в семье офицера – за тех, кто остался в горах далекого Афганистана.

Легли спать рано. Владимир устал, да и водка, которую он употреблял крайне редко, потянула в сон. Ночь выдалась тихая и теплая.

Кузьмичеву неожиданно приснился Баграм. Далекий 1981 год, жаркий и пыльный июнь, построение роты. Постановка задачи по несению службы на блокпосту у афганского кишлака и моста через строптивую и часто меняющую русло Панджшерку. Звездная ночь и «афганец», словно простреливший низину. А потом бой. Вой вражеских мин, их разрывы прямо на посту, крики отчаяния и боли, гулкие выстрелы скорострельных пушек боевых машин десанта. Подрыв одной из них. Прапорщик Кузьмичев у дувала. Рядом окровавленный рядовой Коренев. Он невидящими глазами смотрит на прапорщика и чему-то улыбается. Кузьмич стреляет, но пули отчего-то вылетают из ствола «АКМа» медленно, падая метрах в пяти от него. Они не достают душманов, а те смеются над прапорщиком. Владимир оглядывается. А за спиной – пустота, черная пропасть. Где же блокпост, где же бойцы роты? Никого нет, лишь пустота и приближающиеся душманы, оголившие клинки своих кинжалов. Он тянется за гранатой, чтобы подорвать себя вместе с этой дикой ордой, но не может вытащить «Ф-1». Она выскальзывает из рук, словно обильно политая ружейным маслом, запах которого он не чувствует.

А вокруг мертвая тишина и звездное, такое близкое звездное небо. И огненная дорожка, от забора к небу. Эта дорожка для него! Духи рядом, они будто плывут над землей, скрывшейся то ли за низким туманом, то ли за облаком. А среди них – женщина с распущенными черными волосами и во всем ослепительно белом. Смерть! Она идет, чтобы увезти прапорщика Кузьмичева вверх, по огненной тропе. Она тянет к нему руки.

Он хочет отползти, но сзади пропасть.

Женщина зовет почему-то шепотом:

– Володя! Володенька!

И вдруг резко хватает его за плечо:

– Володя!..