Милюков

Читать Павлик научился как бы сам собой. Он не помнил, чтобы его специально учили буквам. Видимо, этим всё же занималась мать. Но никаких букварей он не знал. Единственным «пособием по чтению», которое он запомнил, был сборник басен Крылова. Не всё в них было понятно, особенно обязательно следовавшая за основным текстом «мораль», но стихи очень нравились, и многие из них остались в памяти на всю жизнь. Милюков вспоминал, что именно басни Крылова ввели его в «мир животных» — намного раньше сочинений Альфреда Брема.

За домашним обучением последовала некая «французская школа» — пансион, куда Павел и Алексей поступили «приходящими учениками». Обучение там было никудышным. Очевидно, что родители прельстились низкой оплатой. Несколько попыток матери хотя бы узнать, получают ли дети хоть какое-то «французское» или «русское» образование, привели к неутешительному ответу — оказалось, что детей там почти ничему не учат. Единственным учебником, который запомнился Павлу и Алексею, была некая книга по географии, одна на весь класс и, видно, настолько плохая, что ее коллективно ненавидели все ученики, а Милюковы взяли на себя инициативу истребления противника. При одобрении соучеников «География» была изорвана и спущена в отхожее место. Дети ожидали возмездия. Но… учитель просто не заметил происшедшего. Так география «была упразднена сама собой, не только в качестве книги, но и в качестве учебного предмета»^{40}.

Поскольку детей собирались отдать в гимназию, для зачисления в которую необходимо было сдать вступительные экзамены, у родителей хватило разума забрать детей из пансиона. Но мать с отцом по-прежнему старались, чтобы подготовка чад к экзаменам обошлась как можно дешевле. Был найден старик-еврей по фамилии Блонштейн — видимо, неплохо образованный, но крайне нуждавшийся, — который согласился заниматься с ребятами за незначительную оплату. Занятия проходили в крохотной комнате его почти нищенской квартиры. Но это были подлинные уроки, преподаваемые хорошим педагогом, обладавшим неплохим кругозором, добросовестно относившимся к работе и заботившимся о детях. «Всё это внушало нам какое-то уважение», — вспоминал Милюков^{41}. Однако мальчики уже привыкли, что серьезно относиться к занятиям не следует, что с уроками можно справиться кое-как, чтобы было побольше свободного времени для развлечений.

Павлу запомнились уроки арифметики и немецкого языка. Но главное, старый учитель просто научил его заниматься: вслушиваться в объяснения, работать над книгой, излагать выученное своими словами, выполнять элементарные задания. Как это ни казалось удивительным самому мальчику, и он, и младший брат были хорошо подготовлены к вступительным испытаниям, оказались в числе лучших и были приняты в гимназию в 1869 году^{42}.

Гимназические годы

Ко времени поступления в гимназию у Павлика выработалась некоторая самостоятельность — стремление принимать решения, заниматься теми предметами, которые ему нравились, и кое-как справляться с остальными заданиями. Всё это рождало чувство оппозиционности к родителям и вообще к окружающему миру.

Гимназия — среднее учебное заведение для подготовки юношества к поступлению в университет, преимущественно на гуманитарные факультеты. Срок обучения составлял восемь лет.

Гимназические годы Павла (1869–1877) пришлись на то время царствования Александра II, когда правительство, сочтя, что либеральные реформы первой половины 1860-х годов зашли слишком далеко, несколько отступило, в частности в области образования.

Назначенный министром народного просвещения (1866) граф Дмитрий Андреевич Толстой вопреки протестам либералов и даже некоторых членов Государственного совета (совещательного органа при императоре) утвердил гимназический устав 1871 года, согласно которому гимназии еще более отрывались от реальной жизни и сосредоточивались на изучении классических языков — латыни и древнегреческого. Граф полагал, очевидно, что зубрежка склонений, спряжений и исключений, преклонение перед классической древностью создадут тот благоприятный фон, на котором в головы ученикам не будут проникать «вредные идеи».