Милюков

Неудачные усилия по «локализации» войны

16 (29) июня 1914 года Милюков, находившийся в своем домике в Финляндии, получил утренние газеты и обнаружил в них телеграмму об убийстве членом тайной сербской организации в Сараеве, центре Боснии, наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда. Последовал явно невыполнимый австрийский ультиматум Сербии. Следующий месяц, использовав это преступление в качестве предлога, европейские державы неуклонно двигались навстречу большой войне.

Узнав о сараевском убийстве, Милюков заторопился в столицу. Встретившись со знакомыми чиновниками Министерства иностранных дел, в том числе с Григорием Николаевичем Трубецким, братом его друзей Сергея и Евгения Трубецких, он пришел к выводу, что война почти неизбежна, но России следует прилагать максимум усилий для ее «локализации», недопущения втягивания в конфликт. Милюков всё яснее понимал, что прекраснодушные речи о помощи братьям-славянам превратились в пустые лозунги, что страна воевать не готова и вовлечение в военный конфликт причинит ей неисчислимые беды.

«Шовинист» Милюков, как изображали его после Февральской революции 1917 года, в это время, напротив, воспринимался в официальных кругах чуть ли не «пораженцем»^{490}.

На страницах «Речи», в Думе, в общении с политическими деятелями и государственными чиновниками Милюков старался разъяснить свое понимание необходимости «локализации». «После всех балканских событий предыдущих годов было поздно говорить о моральных обязанностях России по отношению к славянству, ставшему на свои собственные ноги. Надо было руководиться только русскими интересами, — а они, как было понятно в 1913 году, расходились с интересами балканцев… При явной неготовности России к войне — и при сложившемся внутреннем положении — поражение России мне представлялось более чем вероятным, а его последствия — неисчислимыми. Нет, чего бы это ни стоило Сербии, я был за «локализацию»^{491}.

Идея «локализации» конфликта представлялась российской дипломатии утопичной в силу слишком далеко зашедшей «поляризации альянсов» ведущих европейских держав. Министр иностранных дел Сазонов фаталистически утверждал, что «это требование было совершенно невыполнимо благодаря тому, что при существовавшей политической группировке держав война между двумя из них должна была неминуемо привести к европейской войне». Для Германии, был убежден Сазонов, война с Россией, если она решится вступиться за Сербию, предпочтительнее именно сейчас, пока она не успела усилить боевую мощь^{492}.

На страницах газеты «Речь» Милюков развернул активную кампанию против войны, прежде всего против участия в ней России. Почти ежедневно печатались его передовицы, раскрывавшие дипломатическую и политическую подоплеку назревавшей войны. Визит в Петербург 7—19 июля президента Франции Раймона Пуанкаре был оценен именно как стремление вовлечь Россию в крупномасштабный военный конфликт. От имени французского президента и российского императора было опубликовано совместное заявление об общей линии действий союзных правительств в возникшем конфликте с торжественным подтверждением взаимных обязательств, что Милюков трактовал как «поощрение России к войне». Николай II вскоре написал своим датским родственникам: Пуанкаре «нуждается в мире не так, как я — ради мира. Он верит, что существуют хорошие войны». Милюков считал это высказывание свидетельством того, что частные разговоры с французским президентом шли дальше деклараций о дружбе^{493}.

В течение некоторого времени царь колебался. 17 июля наконец была объявлена мобилизация, а на следующий день германский посол в Петербурге Фридрих фон Пурталес от имени своего правительства потребовал ее отмены, но получил отказ. 19 июля (1 августа) Германия объявила войну России, а в следующие два дня в войну вступили Австро-Венгрия на стороне Германии, Франция и Великобритания в союзе с Россией. Война приняла общеевропейский характер, вступление же в нее Японии, а затем США превратило ее в мировую.

Для кадетов встал естественный вопрос, как себя вести в новых условиях. Ответ на него был единодушным: раз уж страна оказалась вовлечена в войну, причем в качестве агрессора рассматривались центральные державы (ведь именно Германия объявила войну России, а не наоборот), необходимо приложить все силы для победы над врагом и заключения почетного мира.

Собственно говоря, изменение политических позиций кадетов начало чувствоваться уже за несколько дней до объявления войны. Милюков в «Речи» стал призывать военное министерство своевременно принять оборонные меры. В газете появились не просто антигерманские материалы, а статьи и фельетоны против императора Вильгельма, которого прежде всего обвиняли в развязывании войны. Милюков признавался, что испытывал к нему в эти дни «прямую ненависть»^{494}.