Милюков

Одновременно он выполнял обязанности казначея и следил за отпуском продуктов на кухню отряда. Обе задачи были не из легких, так как у юноши не было никаких знаний в области бухгалтерии, никакого представления о рыночных ценах на Кавказе. Всем этим приходилось овладевать на ходу, причем в считаные дни, иначе отряд мог бы оказаться «банкротом» либо страдать от голода. Проявив в общении с поставщиками настойчивость, а порой и жесткость характера (все продукты он скрупулезно взвешивал, не доверяя накладным), Павел справился с этими задачами, и начальство было им довольно.

У него даже оставалось время для чтения. Павел собирался поступать на филологический факультет университета — скорее всего потому, что отдельных исторических факультетов в то время просто не существовало, а на филологических факультетах как раз в это время стали готовить и историков, а сами факультеты вскоре были переименованы в историко-филологические. При всей любви к художественной литературе он уже начинал понимать, что его призвание — именно история (одновременно в отдалении маячила и общественно-политическая деятельность, но сам Павел это еще не очень сознавал). С собой он взял толстый том известного историка Николая Яковлевича Данилевского «Россия и Европа». Эту весьма сложно написанную книгу (впервые она была опубликована в 1869 году) Павел смог детально изучить за месяцы, проведенные в санитарном отряде.

Он с глубоким интересом ознакомился с историко-философскими оценками Данилевского, который разработал теорию «исторических групп» (затем определяемых как «культурно-исторические типы»). Его интерес, а подчас и серьезные возражения вызывал анализ признаков этих групп, включавших религию как ведущий момент, а также культуру, политические и социально-экономические факторы. Считая Россию и славянство особым культурно-историческим типом (Милюков быстро уловил глубокие внутренние противоречия в таком подходе, ибо Россия была страной многонациональной, а религиозность ее населения отнюдь не исчерпывалась православием), историк призывал отрешиться от безоговорочной солидарности с интересами Европы.

На Павла глубокое впечатление произвели соображения Данилевского о необходимости создания федерации славянских государств со столицей в колыбели православия Константинополе; но к другим, по его мнению, чуть ли не экстремистским (естественно, только в научном смысле слова) суждениям автора отнесся весьма критически. Он не совсем верно понял логику рассуждений мыслителя: якобы тот, считая религию главным фактором формирования культурно-исторического типа, исключал из славянства народы, не исповедовавшие православие («крайнее сужение понятий славянства до православных славян, с устранением католических»^{66}), тогда как на деле историк относил чехов и поляков к славянам, но первых считал сильно онемеченными, а вторых весьма своеобразно характеризовал как «арендного члена славянской семьи».

Заинтересовавшись своеобразным взглядом Данилевского на культурно-исторические типы, молодой человек никак не мог совместить его с всемирно-исторической миссией славянства в узком, искусственном ее понимании. Наступит время, и Милюков, оставаясь западником (в том смысле, что он считал Россию неделимой частью Европы, догоняющей западноевропейскую цивилизацию), проявит особый интерес к проблемам исторических связей славянских народов, их прошлого и настоящего, примет участие в расследованиях османских преступлений против болгарского народа в македонских областях, воспримет требование передачи Константинополя южным славянам, а фактически России. Во всём этом можно увидеть определенное влияние концепций Данилевского, несмотря на критический подход к его сочинениям.

У Милюкова, впрочем, были и другие занятия в свободное от выполнения основных обязанностей время. Он научился верховой езде, стал изучать грузинский язык, что ему пригодилось в будущих научных исследованиях.

Возвращение в Москву для начала учебы в университете сопровождалось небольшим инцидентом, который засвидетельствовал, что у нашего героя, при всём его «примиренческом» складе характера и относительном спокойствии, подчас возникали вспышки неповиновения и даже агрессивности, когда затрагивалось его достоинство.