Милюков

«Всем своим нутром русский человек, он в своем сознании был убежденным и непреклонным западником. Почти всеобъемлющая культура П. Н. Милюкова давала ему право на одно из первых мест среди ученых и среди политических деятелей Европы. Это место, несомненно, было бы за ним признано, если бы не случилось русской катастрофы. Большой редкий русский человек ушел почти незамеченным западным общественным мнением…

Одиночество России в мире продолжается. И чем безнадежней это одиночество, тем дружнее должны мы сомкнуться вокруг памяти одного из тех, без кого не было бы той России, которой мы преданы и которой гордимся»^{993}.

Павел Николаевич был погребен в Экс-ле-Бен. Однако после войны сын Николай организовал перезахоронение на парижском кладбище Батиньоль, на северо-востоке города, где покоилась Анна Сергеевна.

К сожалению, как нередко бывает, после освобождения Франции между наследниками Милюкова — вдовой Ниной Васильевной и сыном от первого брака Николаем — возникли дрязги по поводу имущества, денежных средств и, главное, авторских прав на издание произведений и получение рукописей из архивов.

Основная часть рукописей и других материалов личного архива была вывезена немцами после смерти Милюкова, и следы ее затерялись. Николаю Павловичу удалось обнаружить часть архива в одной из комнат дома в Экс-ле-Бен. Он тайком присвоил ее, а затем передал (или продал) Колумбийскому университету в Нью-Йорке, в архиве которого она ныне хранится. Остальные материалы остались у Н. В. Милюковой. Через некоторое время она передала их душеприказчику Павла Николаевича Б. И. Элькину, а тот, в свою очередь, депонировал их в архивах — в Колумбийском университете (Нью-Йорк) и Гуверовском институте войны, революции и мира (Пало-Альто, Калифорния). Однако Нина Васильевна оставила часть документов у себя, и после ее смерти в 1959 году они исчезли — скорее всего, были просто выброшены^{994}. Николай Павлович Милюков скончался двумя годами раньше.

Основная же часть архива Павла Николаевича, который прекрасно знал ему цену, сохранилась в первую очередь благодаря его собственным усилиям — документы исправно отсылались в Русский заграничный исторический архив (Прага) и ныне находятся в архивохранилищах Москвы.

Вместе с огромным числом публикаций Милюкова, воспоминаниями — его и о нем — эти документы остаются бесценным сокровищем российской истории и будут служить нынешнему поколению и потомкам добротным и фундаментальным источником для изучения сложнейшей и многообразной действительности.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Павел Николаевич Милюков был интеллигентом в полном смысле слова, представителем того последнего поколения российской интеллигенции, которое сочетало разностороннюю эрудицию, глубокие познания в профессии с безупречной репутацией. В следующих поколениях на смену интеллигенции в этом разностороннем, почти всеобъемлющем смысле пришли образованные (или не очень) специалисты, среди которых быть «интеллигентом» подчас считалось чуть ли не зазорным.

Уже в зрелые годы Павел Николаевич постепенно, но радикально изменил характер своей деятельности, отказавшись от научной карьеры, к которой поначалу тяготел. Исторический опыт России, который он глубоко изучал и стремился применить к современным реалиям, и жизненные, преподавательские, научные, общественные коллизии превратили его в общепризнанного руководителя либерального лагеря России начала XX века. Именно он во время революции 1905–1907 годов стал идеологом и лидером тех умеренно демократических сил, которые ориентировались на постепенное и мирное преобразование России. В определенной степени его деятельность вкупе с усилиями других политиков привела к успеху — в России появились элементы конституционной монархии, которые смогли, вопреки стремлениям царского двора и значительной части представителей исполнительной власти, сохраниться на протяжении следующего десятилетия, даже в условиях Первой мировой войны.

Однако они не выдержали испытания революцией 1917 года. Сам Милюков стал постепенно терять влияние даже в собственной партии. Марк Алданов полагал, что если бы Павел Николаевич «оказался англичанином, он был бы премьером в течение десятилетий и, может быть, лучшего премьера для Англии нельзя было бы себе представить»^{995}. В условиях же бурных революционных потрясений ему не нашлось должного места в общественно-политической жизни России.

Идея конституционно-демократического развития России рухнула под ударами рабоче-крестьянско-солдатской стихии, которую умело использовала партия большевиков, придя к власти в октябре 1917 года.