Millennium

Сашка побежал под елки, уже привычным жестом ковыряя шелушащуюся щеку и покусывая верхнюю губу. Он собирался пройти мимо корпуса малышей, мимо линейки, свернуть за решетчатый задник открытой сцены, где в заборе был лаз, продраться сквозь заросли крапивы и выйти к реке. Там их будет ждать отряд. Все просто.

Он и пошел. Из оставшихся у беседки его мог интересовать Королев. Но Лешка последнее время был какой-то стукнутый, поэтому лучше было обойтись без него.

– Куда же ты?

Вопрос прозвучал неожиданно и слишком звонко для этого чудесного, еще сонного утра. Для этой природной уединенности, где людей быть не должно.

– К своим, – буркнул Сашка.

Он клонился вперед, словно мысли о том, что он собирался делать, гнали его к линейке, к крапиве, к отряду. А ноги уже встали, как будто до них первых дошло, что никуда уже бежать не надо. Кабанов смог только сунуть кулаки в карманы, пытаясь хоть как-то защититься от внезапно нагрянувшей реальности.

– А я?

Она стояла за кустами у линейки. Сашка успел подумать, что до спасительной свободы не дошел совсем чуть-чуть. Надо было быстренько нырнуть за эти рейки, сквозь кусты, через забор…

– А чего – ты? – спросил Кабанов как можно более грубо, чтобы она и не думала ближе подходить.

– Сам говорил, что я тебе нравлюсь.

– А ты говорила, что можешь Кривого завалить.

Кусты затрещали – с такой яростью девчонка рванула ветки.

– Так ведь я это и сделала!

– Чего сделала? – все так же грубо ответил Сашка. – Вон он – козлом скачет.

– Сейчас скачет, потом не будет…

Сообщение заметно порадовало. Кабанов расправил плечи, собираясь идти дальше.

– Все мальчишки одинаковые, – с яростью прошипела девчонка. – Сначала говорят, что любят, а потом оказывается, что врут!

Сашка ухмыльнулся. Ему бы только от Кривого избавиться. Что будет потом – после и решится.

– Тебе опять все заново сказать? – легко предложил он.

Утро стремительно преображалось – из сонного занудства выглянул лучик солнца, рождая бодрость. После такой новости можно весь мир перевернуть!

– Говори!

– Ты красивая, даже очень, – речитативом забормотал он. – И руки у тебя красивые, и глаза. В тебя легко можно влюбиться. – И перебил сам себя. – Все?

– Нет!

Девчонка выступила из кустов. Темная футболка, серая юбка, на ногах белые теннисные туфли. Взгляд колючий. Острый подбородок, казалось, вот-вот пронзит действительность, и девчонка, как Буратино, порвет холст с нарисованным очагом.

– Все ты врешь! Все мальчишки врут. Ты ничем не лучше!

Она наступала.

– Эй, ты чего? – Сашка поднял локоть.

– Таких, как ты, убивать надо!

– Кого это надо? – Сашка еще хорохорился. Он еще ничего не понимал.

– Тебя!

Глаза у нее стали огромными. Они заполнили все вокруг, и мир потемнел.

Валька выпал из-за угла беседки, до того старательно выглядывал уходящего Кабанова. Надо было, конечно, идти всем вместе. Чего они разделяются? Потом ждать друг друга придется.

– Ну, чего, пошли?

Лешка поднялся, Аня потянулась следом за ним. Она была настолько погружена в свои переживания, что не заметила, во что одевалась. Сейчас на ней была длинная с запахом юбка с оранжевыми разводами, сандалии с высоким переплетением ремешков на щиколотке, футболка и черная фуражка со значком. Получился воинственный и, в то же время, нелепый вид. В сандалиях постоянно застревали веточки. Аня задерживалась, вытаскивая их, подпрыгивала на шишках – они ой как больно кололись! Мальчишки быстро ушли вперед.

Непривычные для лагеря тишина и пустота настораживали. Если не слышно криков и топота, если никто не верещит и не орет песни, то должно быть что-то другое. Шелест? Пенье птиц? Журчание близкой воды? Но и этого не было. А значит… значит… Аня постаралась громче дышать. И вдруг!

Мычание. Будто кого-то пытаются задушить, и этот кто-то сопротивляется. Еще и ногами сучит.

– Привет! Ну, что?

Девчонка, та самая, что когда-то (вчера? неделю назад?) сидела в беседке и рассуждала о смерти, о том, что парням следует мстить.

– Что?

Аня словно вынырнула из глубокого летаргического сна. Глянула на свои сандалии, на пустой парк, густо усеянный сосновыми иглами и шишками. Королева не было. Постникова тоже.

Незнакомка сощурилась. Вроде ничего особенного, обыкновенный жест, но как он переменил лицо. Оно все собралось, глаза потемнели, бровки сдвинулись, родив некрасивые морщины.

– Поверила ему? Типа, он пообещал не бросать?

– Тебе-то какое дело? – Анька стала обходить привязчивую девчонку мелкими шажками.

– Он про тебя уже и забыл. А ты ради него готова на все…

– Это не твое дело! – Моторова сделала большой круг, при этом шла все время к девчонке лицом, боясь повернуться спиной – а ну как чем-нибудь кинет.

– Может быть! Только потом, типа, не плачь.

Анька побежала, наколола ногу, склонилась, чтобы вытащить иголку. А когда подняла голову, чуть не вскрикнула.

Незнакомка стояла перед ней, жгла взглядом.

– Прикинь, если он тебя бросит? Сейчас еще терпит. – И передразнивая манеру Королева говорить, изобразила: – Красное белье надевать – это пошло, чулки носить – пошло. И вообще – что у тебя на голове?

– Прекрати! – взвизгнула Моторова.