Миллиард долларов наличными

– Да. «Хаджибей» не будет продан на металлолом, это прекрасный и вполне боеспособный крейсер.

Бегун и Чурылин переглянулись. Кулигин продолжал сидеть, как и сидел – упершись взглядом в стол и комкая зажатый в руках черный берет. Оглядев сидящих перед ним, Сабатеев продолжил:

– Слухи о том, что «Хаджибей» будет продан на металлолом, пущены специально, чтобы скрыть истинную задачу предстоящего вам похода.

– Какой же будет истинная задача? – спросил Бегун.

– Маршрут похода остается тем же, но цель – другая. Крейсер идет в Иран, в страну, с которой связаны важные стратегические интересы России, для того, чтобы выполнить во время перехода важное правительственное задание. Поэтому как представитель Главного штаба хочу передать: командование ВМС, доверяя вам выполнение этого важного задания, надеется, что вы выполните его с честью. И еще одно. Думаю, что после выхода в море каждому из вас имеет смысл тактично объяснить наиболее доверенным подчиненным, в чем состоит задача похода. Хотя вообще-то, Кирилл Степанович…

Бегун посмотрел на Сабатеева.

– Валерий Иванович?

– Вообще-то я всегда считал, что мы, военные моряки, должны воспринимать как важное правительственное задание любой приказ. Даже если нам поручается отвести крейсер для переплавки на металлолом.

Бегун развел руками:

– Валерий Иванович… Я ведь имел в виду совсем другое… Вы меня не так поняли…

– Хорошо, хорошо, Кирилл Степанович… – Сабатеев, улыбнувшись, дружески похлопал Бегуна по обшлагу рукава. – Другое значит другое… По существу есть какие-нибудь вопросы?

Ответом было молчание. Наконец Кулигин сказал:

– Да вроде бы все ясно, Валерий Иванович.

– Отлично. Тогда, Кирилл Степанович, будьте добры, проводите меня к машине.

Взяв фуражку, Сабатеев встал. За ним поднялись остальные.

Такой мертвой зыби Седов не видел давно. Волнение началось исподволь, неожиданно, на утренней вахте Глеба. В это время не было даже особого ветра. Впрочем, присутствия ветра он не замечал и сейчас. Ему казалось, стоит какое-то особое, мертвое затишье, лишь огромные волны, зловеще пузырясь и пенясь, неумолимо подтаскивают «Алку» к самому небу, чтобы бросить потом вниз с многометровой высоты.

Каждый раз после такого броска яхта погружалась в воду по самый штирборт. Затем она с трудом выныривала, отплевываясь струями стекавшей с палубы воды, чтобы снова позволить пузырящейся волне безмолвно потащить себя вверх.

Начавшееся утром волнение длилось уже несколько часов. Сейчас за штурвалом в салоне сидела Алла, они же с Глебом, в спасательных жилетах, обвязанные страховочными тросами, встали на всякий случай возле двери, ведущей на палубу. Им приходилось непрерывно следить за морем в дверной иллюминатор – на случай, если вдруг на палубе понадобится их присутствие. Дверь была водонепроницаемой, так что вид на корму открывался лишь в моменты, когда волна начинала тащить на себе «Алку» вверх. Но как только яхта начинала падать вниз, волна, наваливаясь на ют, закрывала иллюминатор полупрозрачной зеленой плотью.

Довгань выглядел абсолютно спокойным и собранным, поэтому Седова несказанно удивили его слова, которые он вдруг прохрипел, когда «Алка», влекомая волной, начала в который уже раз медленно подниматься к небу:

– Слушай, шкотовый, я давно хотел тебе сказать… У нас чужих девочек лапать не принято…

Седов сначала даже не понял, что тот имеет в виду. Посмотрел на него.

– Каких девочек, Глеб? Ты о чем?

– Не понимаешь? – Довгань отплюнулся от попавших ему в рот брызг.

– Нет. Чего-то у меня с юмором во время шторма не очень. Что ты имеешь в виду?

Довгань посмотрел на него, улыбаясь. Но в глазах никакой улыбки не было. В них была угроза.

– Я имею в виду Аллу.

Черт, подумал Седов, вот этого он никак не ждал. Это называется «бред ревности». Главное, к этой ревности он не давал ни малейшего повода. Переспросил:

– Аллу?

– Да, Аллу.

– А что Алла?

– А то, что не нужно ее лапать.

С этим надо кончать. И выяснить отношения прямо сейчас. Немедленно, иначе их плавание превратится в ад. Пожав плечами, сказал как можно спокойней:

– Глеб, ты что? Когда я лапал Аллу?

– Не надо. – Довгань снова отплюнулся от брызг. – Я вчера следил за вами, когда вы крутились на палубе. Ты лапал ее почем зря. За все места.

Вчера… Что же было вчера… Вчера, когда Глеб стоял у штурвала, они вместе с Аллой работали с парусами. Но он и не думал лапать Аллу, как выразился Глеб. Он просто касался ее время от времени, когда они менялись местами. Когда с кем-то вдвоем работаешь с парусами на небольшом пространстве, такие контакты просто неизбежны. При этом он практически даже не думал о том, что рядом была Алла. Он выполнял свою работу, совсем не легкую, во время которой думать, что рядом с тобой находится кто-то еще, некогда.

Посмотрев на Довганя в упор, сказал тихо, но твердо:

– Глеб, давай выясним все сразу.

– Давай. – Ярость в глазах Глеба бушевала по-прежнему, но, похоже, он начинал приходить в себя.

– У меня с Аллой ничего не может быть. Никогда.

Яхта поползла вниз. Глеб, скривившись, посмотрел на него:

– Это еще почему?

– Потому что я люблю другую.

– Кого ж это другую?