Миллиард секунд

Мы расходимся в разные стороны. Доктор так и не пояснил, что случилось и как обстоят дела с Евой, под предлогом, что я не родственник. И ладно, попрощаюсь с девчонкой и пойду домой.

– Как себя чувствуешь? – сажусь на стул около кровати.

Без черного балахона она выглядит щуплой. Бледная. Тонкая как тростинка. И такая же зеленая. Глаза кажутся слишком большими на худом лице, кожа совсем прозрачная. Под капельницей лежит, не шевелится. Смотрит на меня уже не так испуганно. Скорее, обреченно.

– Лучше не бывает! – она поднимает большой палец вверх, наигранно улыбаясь. Голос все еще слабый, едва слышный, но теперь можно разобрать слова.

– Ты понимаешь, что перепугала всех вокруг?

– Не драматизируй, это нормально.

– Попадать в больницы, по-твоему, нормально?

– Говорю, не драматизируй.

Согласен с доктором. Не девушка, а какой-то монстр. Она чуть не умерла у меня на руках, а говорит такие вещи. Не драматизируй! Была бы моей дочерью, выпорол бы за эти слова и не пожалел бы сил.

Но дочери у меня нет…

– Ладно, я пойду. Выздоравливай, – поднимаюсь и делаю один-единственный шаг к выходу, но в меня вцепляется прохладная рука. Ее рука.

– Слушай, – тянет она за рукав. Заставляет меня повернуться и посмотреть в ее глаза. Снова испуганные. – А ты можешь еще со мной посидеть?

– Зачем?

– Ну… я боюсь больниц.

Серьезно? Эта нахалка, которая стащила у меня сигареты, испачкала сиденье в машине и к тому же нагрубила, боится оставаться одна в палате?

– Сама же говорила, что это нормально, разве нет?

– Я имела в виду боли, – она кладет руку на грудь чуть ближе к левой стороне. – Но в больницах я обычно лежу с кем-то, а тут меня одну в палату положили.

Смотрю на часы. Двадцать три тридцать одна. Дети в такое время спят. И я сплю, если не занят в мастерской. Я вроде говорил, что жалею о вмешательстве. Думаю, повторять не стоит.

Сажусь обратно на стул. Она все еще не отпускает мою руку. Держится крепко – по мере возможности. Как силы позволяют.

– Спасибо.

Только за что? Если бы я знал, на что шел, то ни за что в жизни не согласился бы на ее просьбу.

– Здравствуйте.

В палате раздается строгий голос, как у моей классной руководительницы в школе. И почему я вспомнил именно ее, когда выпрямился, оторвал свою руку от Евиной и посмотрел на вошедшую женщину? Потому что они были практически одинаковы.

Юбка до середины икры, пучок на затылке, а цепкий взгляд из-под стекол овальных очков работает, как детектор лжи. И такую не обманешь, даже если уверен в собственной правоте – признают виновным и казнят без предоставления последнего слова.

– Добрый день, – подхожу к женщине. – Вы, наверное, бабушка.

Она усмехается. То ли горько, то ли с сарказмом, не знаю, но спустя некоторое время, окинув меня взглядом а-ля металлоискатель, спрашивает:

– Это вы нашли Еву?

– Да. Олег Дмитриевич Соломон… – протягиваю руку.

– Римма Васильевна, очень приятно. У вас просто замечательные картины. Наш интернат так благодарен вам. Спасибо, – вежливо произносит женщина и протягивает руку в ответ. – Если вы не против, я бы хотела поговорить с Евой наедине.

Краем глаза замечаю, как девчонка медленно поводит головой из стороны в сторону. Если бы могла, то делала бы это быстрее. Когда я обращаю на нее внимание, полные губы шепчут:

– Не уходи…

Через секунду женщина поворачивается вслед за мной и устремляет взгляд на Еву. Затем на меня. Темный. Требовательный.

– Олег Дмитриевич?

– Конечно.

Несмотря на образ этакой училки, сама женщина показалась мне довольно милой. Возможно, в ней еще осталась советская закалка, но все же внутри нее таится любовь и сострадание. И почему Ева просила не уходить?

И ответ пришел сразу же, как только я прикрыл дверь, но не стал отходить далеко

– Вот ты и попалась, маленькая дрянь, – слышится неприятное шипение. – Думаешь, это того стоило?

– Да, – доносится слабый голос Евы. Сразу же после него раздается хлопок. Короткий и резкий. А потом тихий и такой же короткий стон.

– Лекарства больше не получишь. А как только вернешься в интернат, будешь полы драить на всех этажах.

– Так нечестно!

– Нечего сбегать, поняла? А теперь наслаждайся недолгими деньками в больничке. Приду через неделю.

Мать-перемать!

Что за херня здесь происходит? Что за угрозы таблетками? Крики? Избиение? Да, оно точно было, я не дурак. Все детали мозаики сложились воедино, те вопросы, которые возникали раньше, тут же отпали. Ответы на них получены. И они не особо меня радовали. Точнее, вообще не радовали.

То есть это не бабушка Евы, а воспитатель, если судить по рассказу врача? И она вправе вот так мучить ребенка? Разве за ее действия не полагается наказание? Это же нарушение закона! Она, как ответственный работник, обязана следить за ребенком. А поначалу показалась достаточно милой, хоть и строгой внешне.

Нужно что-то предпринять! В суд подать на нее за жестокое обращение с детьми, лишить возможности воспитывать детей. Что там еще делают?

Так, стоп!