Миллиард секунд

В мире все изменчиво. Меняется погода, меняется природа. Листья деревьев со временем желтеют, коричневеют, а затем и вовсе опадают. На голые деревья ложится снег, тает вместе с весенним дождем. К началу мая они снова распускаются, радуют нас своей зеленой. И так по кругу. По определенно заданному жизненному циклу.

Но это неважно, ведь со временем меняется не только природа. Меняются люди. И я в том числе. Возможно, понимание, что жизнь бесповоротно изменилась благодаря одной детдомовской девчонке, не так быстро приходит в голову. Однако сейчас оно стойко сидит внутри. Уверенно.

Никогда не чувствовал себя настолько живым, наполненным какой-то странной энергией. Даже в этот хмурый день, когда погода совсем не радует. Холод, слякоть, ветер.

А ведь примерно год назад и началась новая жизнь…

— Ну что, Олег Дмитриевич, прогресс есть, — произносит Эльвира Викторовна — та самая женщина, которая когда-то поставила страшный диагноз.

— Насколько?

— Не на много, к сожалению. Шансы выросли на пару процентов, сейчас у вас вряд ли получится зачать ребенка. Придется еще пройти курс лечения.

Если честно, я пришел сюда только потому, что на этом настояла Ева. Мол, мое здоровье не шутки, вдруг какие-то изменения, груз ответственности сниму. Видимо, до полного «выздоровления» много времени должно пройти. Как там врачиха говорила? Несколько лет? Да срать я на них хотел.

Когда-то я перешагнул порог этого здания только ради того, чтобы доказать Яне способность к зачатию, а сейчас не нужно ничего доказывать. Заводить потомство я не спешу, Ева принимает меня таким, какой есть, да и вообще рано в ее возрасте думать о детях, сама недавно была ребенком с мыслями взрослого.

— Вот, Олег Дмитриевич, — женщина протягивает рецепт. — Все то же самое, что и раньше. Соблюдайте ЗОЖ, это повысит вероятность удачного зачатия.

Лучше бы сразу сказала, что ее нет. Она повысилась всего на два процента, судя по анализам, а это мало что значит. С тринадцати до пятнадцати. Если бы я был в состоянии оплодотворять яйцеклетки, то Яна ходила уже беременная, а у Евы проявились бы первые признаки. Но ни того, ни другого не наблюдалось.

— И не забывайте предохраняться, если не желаете…

— Да понял я!

— Вижу. А потом жены вот таких, как вы, на аборт ко мне приходят!

— Я все понял, Эльвира Викторовна, — лишний раз пытаюсь успокоить женщину, однако мы оба понимаем, что я ни хрена не послушаюсь.

Она лишь нахмурила тяжелые брови, а затем продолжила писать что-то в карточке. На этом и распрощались.

Кто-то сейчас скажет, что мы не вечные. Я часто слышу от знакомых, что дети — цветы жизни. Без них жизнь не так мила, не так прекрасна, в старости некому будет принести стакан воды, если не зачать вовремя. Но эти стервятники ошибаются. Вон, Эдгар до сих пор не нашел постоянную женщину, а мне есть к кому обратиться. Кстати, за этим кем-то надо заехать.

Попадаю в пробку на Ярославке, подъезжаю только через полчаса после окончания пар. Отправляю сообщение о своем приезде, жду, когда выйдет Ева.

Скучал. Целый день без нее сплошное мучение, особенно в клинике на этих дурацких анализах. Сессия она такая, всех заставляет нервничать, в том числе людей не причастных к ней. Целым днями Ева либо учила материал, либо торчала в университете. Пока что ниже «отлично» в зачетке не стояло.

Смотрю на парадный выход, вижу знакомую фигурку в светлом пальто. На пустынном крыльце моя малышка появляется не одна, а с каким-то парнем в темной шапке. И смотрит на нее снизу вверх из-за роста. Улыбается, как болван, которого по голове битой стукнули. Эй, придурок, какого хрена ты ее обнимаешь? Ну ка лапы убрал! А ты зачем позволила себя лапать? Меня мало?

Желание подойти и отшвырнуть этого молокососа возросло в разы, я уже коснулся ручки двери, однако Ева уже бежала к машине, сияя медовыми глазами.

— Ну что, как поживает мой знаменитый художник? — спрашивает малышка, смахнув с макушки маленькие снежинки. — Закончил свою тайную картину?

Это она о «Хлое», которую я отказывался показывать кому-либо. Только Эдгару набросок год назад кидал, и то сомневаюсь, что он об этом помнит.

— Это что за перец?

— Ты про Валеру? — она удивленно на меня уставилась. — Мой одногруппник. Я же рассказывала тебе, забыл?

Не забыл, что ты общаешься лишь с одним парнем из группы. Не забыл его имя, даже в социальных сетях у тебя в друзьях нашел и узнал эту смазливую мордаху. Но разве от этого стало легче?

— Почему этот друг лапает тебя?

— Ты чего, Олеж? — голос Евы становится серьезным, а через пару секунд на губах расплывается улыбка. — Погоди, ты что, ревнуешь?

— Нет! Просто если этот придурок будет тебя так тискать, я его по морде лица затискаю!

— Ревнуешь, ревнуешь! — воскликнула малышка, и потянула меня за ворот пальто. Теперь наши лица близко, ее глаза тоже смеются, радужки светятся от… счастья, наверное. Только что счастливого в моей ревности? Этот придурок лапал ее, когда это позволено лишь мне! Никто не имеет право ее обнимать вот так! Никто! — Блин, это так мило!

— Очень.