Миллиардер

Шел седьмой год пребывания Эфраима в Сирии. Пока жена ходила по магазинам, сотрудники сирийской разведки проникли в дом с крыши, выломав дверь чердака. Эфраима застигли сидящим на корточках возле радиопередатчика и передающим еженедельную оперативную сводку в Тель-Авив.

Эфраим хотел умереть, но на такое милосердие рассчитывать не приходилось. Десяток тюремных офицеров насиловал беременную жену Эфраима перед запертой дверью его камеры и продолжал долгое время после того, как и она, и ребенок были уже мертвы. Так начались четыре страшных года, навсегда наложившие на Эфраима свой тяжелый отпечаток. Молодой надзиратель, с усмешкой мочившийся на еду заключенного, прежде чем пропихнуть тарелку между прутьями. Пытки, во время ко то рых истязатели одно за другим вырывали у Эфраима имена израильских агентов. Потом их всех арестовали и замучили до смерти у него на глазах. Единственным, что поддерживало Эфраима и давало ему силу, была ненависть ко всему арабскому народу. Ненависть такая сильная, что только благодаря ей он и выжил.

В 1958 году Эфраима и других израильских заключенных неожиданно обменяли на восемьдесят пленных сирийцев, и он вернулся на родину. После долгого периода реабилитации Эфраиму поручили бумажную работу в тель-авивской штаб-квартире МОССАДа.

В свои обязанности он погрузился с головой. Повышение не заставило себя ждать. Он стремительно поднимался по карьерной лестнице, пока наконец год назад не был назначен на высшую руководящую должность.

Эфраим женился на израильтянке, девушке по имени Мойя. У них родилось четверо детей, два сына и две дочери. Старший избрал военное поприще и уже дослужился до капитана, второй сын начал многообещающую политическую карьеру, а старшая дочь была помолвлена с сыном главного раввина, который и сам пошел по стопам отца, причем, несмотря на молодость, подавал большие надежды. Крепкая, дружная семья, респектабельное положение, многочисленные успехи и достижения – казалось, все это должно было возвести надежную стену, отгораживающую Эфраима от прошлой жизни. Однако, как бы ни наслаждался Эфраим простыми семейными радостями в редкие свободные минуты, стена, скрывающая прошлое, была не толще листа бумаги.

Глава МОССАДа медленно слез с лежавшего на животе молодого араба и осторожно, почти ласково провел пальцем по его позвоночнику.

– Жаль, – проговорил он странным, лишенным эмоций тоном, – что нам не представилось случая провести вместе больше времени… узнать друг друга лучше… А ведь могли бы стать хорошими друзьями.

Генерал Эфраим натянул брюки и прикрыл молодого человека простыней. В комнате было тихо, если не считать едва слышных звуков, доносившихся от работающего кондиционера и видеокамеры «Сони», чей двадцативосьмимиллиметровый объектив выглядывал сквозь узкую щель в потолке. В этой зловещей тишине Эфраим мерил шагами комнату с не менее зловещей улыбкой на лице. Все клокочущие внутри бурные чувства, которые временами почти брали над ним верх, сейчас утихли. Эфраим был совершенно спокоен. Приблизился к двери, остановился перед ней и присел на ступеньку. Вдруг он ощутил сильную, почти болезненную слабость. Опустил голову, закрыл лицо руками и разрыдался – сначала тихо, потом громче, отчаяннее, почти до истерики. Десять минут спустя в той же позе Эфраим заснул.

А когда проснулся, не знал, долго ли спал. Так с ним бывало всякий раз, когда он приходил сюда, не в силах удержаться. Хотя сам не понимал, что его так манит. Просыпаясь, Эфраим всегда чувствовал одно и то же – страх. Окидывал взглядом комнату, но за то время, пока он спал, ничего здесь не происходило. Камера и кондиционер продолжали тихо работать. Эфраим встал и вышел за дверь.

В конце коридора находился лифт с широкими массивными дверями, но Эфраим поднялся по высокой лестнице с каменными ступенями. Потом прошел по другому коридору и оказался в приемной, где было немного светлее. Из кабинета вышел мужчина с крайне неприятным выражением лица, которое было для него настолько привычным, что казалось, успело к нему прирасти. Что-то среднее между отвращением и скукой. Генерал достал из кармана толстую пачку банкнот и отдал этому человеку. В глаза ему при этом не смотрел. Генерал вообще старался лишний раз не встречаться с ним взглядом. Мужчина едва заметно кивнул и нажал на кнопку, открывавшую электронный замок на двери, ведущей на улицу.

Генерал вышел, захлопнув за собой дверь, и остановился на крыльце, наслаждаясь полуденным тель-авивским зноем и вдыхая горячий воздух, будто ныряльщик, поднявшийся с глубин океана. Эфраим посмотрел на небо, на жаркое солнце, на несущиеся по дороге машины, на пешеходов, на здания напротив. На все это он глядел не отрываясь, с жадностью, будто давно не был в этом городе.