Миллиардеры на дороге не валяются (СИ)

Да, — сразу откликнулся Дар, — фотографии настоящие. Но, внимательно рассмотрев снимки, я понял, что эти фото сделаны специально под таким ракурсом, чтоб создать видимость близких отношений.

Я задумалась. Танька оживилась. А Дар продолжил:

Поверь, пожалуйста, Марта, с Венерой в тот день я встретился абсолютно случайно. Мы не виделись тринадцать лет, и Венера давно перестала для меня что-то значить. Но, — Дар пытался подобрать подходящие слова, — женщины с такими вещами иногда не хотят мириться. Поэтому, как я полагаю, Марта, тебе сегодня звонила Венера.

Тем временем Дару ответила его сестра Инара. Услышав мягкий, женственный голос, я честно сказала, что давеча я разговаривала с другой женщиной. На вопрос брата, знакома ли Инара с девушкой по имени Венера Якубова, сестра ответила, что нет. Но у неё есть одна знакомая — хозяйка сети ресторанов и кафе, у которой девичья фамилия была Якубова, а зовут эту женщину Гюзель.

Поблагодарив свою сестру, Дар нежно с ней попрощался. Я по-прежнему сидела на полу и пыталась собрать свои мысли в кучу. И вдруг в наступившей тишине зазвучала песня:

Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить необутая выйдешь.

Ты меня никогда не забудешь,

Ты меня никогда не увидишь.

Заслонивши тебя от простуды,

Я подумаю: "Боже всевышний!

Я тебя никогда не забуду,

Я тебя никогда не увижу".

Не мигают, слезятся от ветра

Безнадежные карие вишни.

Возвращаться — плохая примета.

Я тебя никогда не увижу.

Я не поняла, кто поёт эту легендарную песню из рок-оперы “Юнона и Авось”, но была просто потрясена её исполнением. Красивый мощный голос, казалось, парил в воздухе. Но это не был Николай Караченцев, я его голос хорошо знаю. Тем не менее этот неизвестный мне исполнитель пел и не хуже, и не лучше Караченцева: он пел песню по-своему: так, что меня в какой-то момент охватила дрожь и, не выдержав, я расплакалась.

Сквозь слёзы увидела, что на экране телефона вдруг появилась фотография некоего мужчины. Широкоплечий, красивый, с густыми бровями вразлёт и чёрными бездонными глазами он выглядел, как копия Дара, но только Дара более взрослого. Во всём остальном они были так сильно похожи, что я даже вздрогнула. Вздрогнула и ещё сильнее заплакала.

Марта, девочка моя, ты плачешь?! — Дар был потрясён. — Но почему?

Потому что я вдруг испугалась, что в этой песне поётся о нас, — призналась я, плача. — Потому что я люблю тебя, Дар!

Я люблю тебя очень-очень, Подснежник! — с чувством сказал Дар и добавил: Знаешь, эта песня сейчас звучит в исполнении моего дяди Гусейна Сафарова. Отец говорил, что дядя очень хорошо пел в молодости и мог бы стать знаменитым певцом. Но так сложилась судьба, что он занялся бизнесом. И только чудом сохранившиеся записи напоминают нам, его близким, что в роду Сафаровых был замечательный певец. А вот у меня, — Дар по-детски развёл руками, отчего у меня тотчас сжалось сердце, — слуха нет совершенно! — и, хитро улыбнувшись, добавил: Но ты же пойдёшь, Марта, за меня замуж? Может, музыкальный слух будет у наших детей?..

Я покраснела. Дети — это то, о чём я мечтаю не менее сильно и страстно, чем о том, чтобы быть вместе с любимым. Я очень хочу стать мамой и желательно — многодетной мамой, чтоб мои детки не чувствовали себя такими одинокими, как я. А Дар по-прежнему смотрел на меня с улыбкой, как будто ждал от меня немедленного ответа.

У меня от счастья кружилась голова, но это было приятное головокружение. Не знаю, не понимаю, за что мне такое счастье? Дар сказал, что он любит меня очень-очень. Это невероятно! Хотя… Я ведь тоже люблю его сильно-сильно, наверное, сильнее жизни.

В глазах Дара я видела необыкновенную нежность. Мой любимый, милый, единственный…

Я закивала головой, потому что мне всё ещё довольно сложно было говорить. А потом я опять расплакалась, но на этот раз от счастья. От переполнявшего меня огромного, как небо, счастья. Счастья, которого я желаю всем девушкам и женщинам! Ведь мы — не феминистки, не стервы, просто обычные девушки, этого достойны!

Кино и немцы

И вот мы с Танюшкой приземлились в аэропорту Внуково. С букетами роз (чайные — для меня, белые — для Татьяны) нас встретил Эмин. Точнее, личный помощник и друг Эльдара прошёл мимо меня и, вручив Тане цветы, очень тепло её поприветствовал. А на меня — ноль внимания. От такой встречи я растерялась и стояла рядом с Костровой, хлопая глазами.

Довольная по уши Танька слушала комплименты, хихикала, временами делала вид, будто она смущена и опускала глазки, но потом до неё всё-таки дошло, что что-то не то. Тогда со свойственной ей непосредственностью Кострова брякнула:

Конечно, спасибо, Эмин, но ты не хочешь сказать что-нибудь приятное моей подруге?

Я почувствовала себя нищенкой, стоящей с протянутой рукой на паперти. От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Мои, обычно бледные щёки, покрылись румянцем. И вдруг я услышала удивлённый голос Эмина:

Но я не вижу Марты! Я так понимаю, Танечка, что она поменяла билет и прилетит вечерним рейсом?

Ты что, Эмин, ослеп?! — изумлённо сказала Танька и, толкнув меня в бок, заявила: Вот же она!