Миллион

— Ох, маловерный! Ведь вот неловко только… А то бы сейчас спросили, и сам князь вам бы сказал… Он лучше нас с вами знает и что за принцесса, и какой такой миллион.

— Почему?

— Потому что она уже посылала к нему своих адъютантов, прося аудиенции по делу, из-за коего приехала сюда. Спросите вон князя.

Князь сделал вид, что не слышит ничего, и быстро вышел и уехал.

Вернувшись к себе и выйдя в подъезд, князь был тотчас окружен адъютантами-нахлебниками и дворовыми, которые всегда встречали его, а равно провожали при выездах.

— Кто дежурный? — спросил князь.

Один из адъютантов выдвинулся вперед, руки по швам.

— Ты?

— Я-с.

— Присылали к нам справляться приезжие персиды?

— Приезжал утром толмач княжны персидской, секретарь ее, спрашивал насчет приема у вашей светлости…

— Чего ж ты мне не доложил?.. Я буду сам у вас дела выпытывать. А?..

И голос князя зазвенел гневно… Адъютант молчал и только слегка переменился в лице.

— Ну? Столбняк нашел!

— Я полагал, ваша светлость, что правитель канцелярии доложит, — дрожащим голосом проговорил офицер. — Секретарь прямо в канцелярию отнесся, а не ко мне… Я был наверху, у вашей свет…

— То иное дело… Ну, прости, голубчик… Прав. Позвать дежурного по канцелярии.

Несколько человек зараз бросились по коридору и рассыпались по нижнему этажу… Двое побежали на квартиру чиновника. Князь не двигался и ждал в швейцарской.

«Загорелось!» — подумало несколько человек из офицеров.

«Приспичило! — подумали и дворовые. — А может, и важное дело».

— Кто там сегодня дежурный?.. — спросил князь.

— Петушков, — отозвался кто-то.

— Петушков? — повторил князь и что-то будто вспомнил… — Петушков? Что такое. Мне что-то сдается? А что?..

Все знали, что именно князю вспомнилось. Бумаги, подписанные светлейшим Петушковым Таврическим, еще вчера поминали здесь в швейцарской и хохотали опять до слез…

Князь огляделся… все кругом улыбались и ухмылялись.

— Чему вы, черти?

— Да оный Петушков, — заговорил, выступая вперед, дворецкий Спиридонов. — Петушков тот самый, Григорий Лександрыч, что надысь распотешил.

— Петушков? Что за дьявол! Не могу вспомнить. А что-то такое помню. Глупость он какую-то сделал.

Князь вспомнил, но не спрашивал, и никто не осмеливался сказать сам.

— Ему у нас теперь, — продолжал дворецкий, — другого звания во дворце нет, как «ваша светлость».

— А-а! Помню! Помню… — вскрикнул Потемкин. — Князь Петушков Таврический.

Князь рассмеялся, все подражали, и гулкий смех огласил швейцарскую как раз в то мгновение, когда черненький и вертлявый чиновник появился на рысях из коридора.

— Ты, ваша светлость, дежурный сегодня? — спросил его князь.

Петушков смутился и сразу оробел при этом титуле в устах самого князя… И он понял вопрос по-своему…

— Я не виноват-с. Я сказывал сколько раз, — залепетал он. — Вот все знают… Запрещал, бранился, грозил, а они знай свое… Я не виноват. Вот как пред Богом.

— Что? Что? Что?.. — произнес Потемкин. — Чучело огородное. Что ты плетешь!

— Они все с того разу зовут… Я не вин…

— Светлостью-то тебя величают? Пущай, поделом! Так ты и оставайся светлейший Петушков до скончания своего века. А ты отвечай мне теперь, как, будучи дежурным, смел не доложить мне об персиянах. А?.. Был сегодня секретарь?

— Был-с… Господин Баур взялся сам доложить вашей светлости, сказал, что это дело важное…

— И не доложил. Важное! А сам забыл. От чьего имени был секретарь?

— От имени персидской княжны, что прибыла в столицу по делу своему…

— Какое дело?

— Ходатайствовать насчет обиды и претерпенья от властей тамошних. Просить хочет сия княжна заступничества российского…

— Мне-то что ж! Нешто я могу персидским шахом командовать. Добро бы еще султан турецкий… Что ж я могу…

— Так секретарь сказывал! — извинился Петушков.

— Знаю, что не порешил… Прыток ты больно на ответ, — несколько серьезнее прибавил князь и сморщил брови. — Я еще, ваша светлость, у тебя в долгу.

Петушков уже со слезами на глазах упал на колени и выговорил:

— Простите!

— Ну, кто старое помянет, тому ведь глаз… как у меня вот — будет!.. Как звать эту княжну?

— Ея светлость, княжна Адидже-Халиль-Эмете-Изфагань, — скороговоркой протрещал бойко Петушков, стоя на коленях.

— Молодец… Как отзубрил. За это одно простить тебя следовало… А ну, повтори! Повтори!

Петушков шибко повторил длинное имя персидской княжны. Князь рассмеялся.

— Коли персиянка, то и мирзой тоже должна быть. Фамилия же эта по городу — Испагань. А правда, сказывают во дворце, что эта княжна писаная красотка?

— Не могу знать, — отозвался чиновник.

— Так точно, ваша светлость, — вступился капитан Немцевич. — Я слышал в городе. Ей всего семнадцать лет…

— Красавица?.. А?

— Особенной красоты. Только ростом не взяла.

Князь двинулся по лестнице, а в швейцарской на этот раз долго оставались, толпились и беседовали сошедшиеся к нему навстречу. Предметом толков была персидская княжна, красавица, которой князь, очевидно, даже заглазно заинтересовался.

«Вот отчего ему „загорелось“ узнать о секретаре…» — решили все. И долго об этом толковали.

II