Миллион евро за мою душу…

– Не переживай, – хмыкает менус, продолжая возвышаться надо мной, – все необходимое у тебя будет уже завтра, мы с господином Кридом, позаботимся об этом. В договоре этот пункт тоже есть. С работы мы тебя уволим, документы заберем. Тебе об этом больше не нужно беспокоиться. А теперь идем, – он берет меня под руку, и резко развернув в противоположную от стола сторону, ведет на выход, при этом, так крепко прижимая к себе, словно боится, что я собираюсь куда-то бежать, – тебе надо поужинать, а затем уже ужинать будем мы с господином Кридом.

И звучит эта последняя фраза так двусмысленно, что у меня невольно подгибаются от страха колени.

Преувеличено устало вздохнув, Крид, сделал глоток вина, и посмотрел на своего единственного оставшихся из живых, самого близкого друга, который в этот момент увлеченно, что-то печатал в нетбуке:

– И так, мы имеем запуганную и ни черта не соображающую аборигенку – это раз, и два – ноль целых, ноль десятых понимания того, кто же все-таки украл деньги, зачем, и на кой хрен перевел их ей. – Он перевел взгляд обратно на бокал с вином, – и я не пойму, ты чего так на нее взъелся? Зачем контракт, да еще и на пять лет? Мы же ее за полгода вдвоем выпьем… Ясно же, что она чья-то марионетка.

Крид, допечатав последнее предложение в отчете по делу о пропавшем миллионе поставил точку, сохранил документ, и закрыв нетбук перевел хмурый взгляд на своего друга.

– Во-первых, аборигенка, миленькая, так что эти пол года будут самым  приятными месяцами за последние десять лет, нашей с тобой не самой интересной жизни, – и взгляд его сделался очень многозначительным, от чего Крид поморщился, даже не глядя на своего друга, – так что для начала контракт – это просто моя блажь, ну а во-вторых, не думаю, что девчонка простая марионетка и совсем уж ничего не знает. Не зря же меня так менталом долбануло, и это всего лишь при поверхностном считывании. Поэтому, ее скорее всего захотят убрать, как свидетеля, а контракт же защитит. Соответствующие пункты, я в него внес.

На несколько минут в столовой, где ужинали мужчины, наступила тишина. Крид сосредоточено обдумывал слова друга, а Орант, убрав нетбук принялся за еду, не забывая иногда мысленно отправлять запрос на артефакт слежения за их гостьей.

Гостья же, судя по отчету приходящего с артефакта, крепко спала, так как в ее сок была подсыпана довольно приличная доза снотворного и под пристальным взглядом самого Орната выпита до дна.

– А мне кажется, что ты не прав и девчонку давно бы уже убили, если б она являлась свидетелем, все же целый год прошел… Скажи правду, – Крид пристально посмотрел в глаза своему другу, и ехидно ухмыльнулся, – тебе просто не понравилось, что она умудрилась "тебе", – последнее слово он выделил голосом, – великому и могучему менталисту, дать отпор. И ты просто решил ее изучить, как следует и не самым гуманным способом, ну и заодно убедиться в очередной раз в своем величие. А контракт защитит не ее, а тебя. Потому что прознай кто-то из старейшин о твоих экспериментах и девчонку у тебя отберут.

Взгляд Оранта стал непроницаем.

– Ну и к чему вся эта речь? – ленивым голосом он поинтересовался у друга.

– А к тому, друг мой, – Крид отрезал кусочек стейка и наколол его на вилку, – что уж мне-то врать не надо. – И раздраженно посмотрев в глаза своего друга, которые сейчас не сияли ярко-алым светом, потому что пугать глупенькую аборигенку уже не надо было, жестко добавил: – А то я и обидеться могу.

Мне снится сон. Скорее не сон, а воспоминание из детства. Но оно настолько яркое, что мне, кажется, будто это произошло вчера, а не пару десятков лет назад.

Мне всего семь, а брату сегодня исполнилось двенадцать. Мы на берегу реки. Брат одет по-праздничному в черный брючный костюм и белую рубашку, на мне тоже праздничное платье.

Мама опять напилась, и я, недолго думая, схватив брата за руку утащила его к реке, а то еще не дай бог под горячую руку попадет. Мама, когда выпивала особо люто вымещала свою злость на бессловесном Лешке. Я его безумно жалела в те моменты. Он ведь даже не понимал, за что мама его так ненавидит.

Наша многоэтажка была построена не далеко от городской реки. На пляже, мы с братом проводили очень много времени. Правда я в этом году пошла в школу, и с утра до обеда там, а что происходит дома, понятия не имею. Брат ведь все равно не сможет рассказать.

Каждое утро с ужасом иду в школу, понимая, что Лешка остается наедине с мамой. Папа постоянно в командировках и разъездах, заступиться за брата некому. Меня мама любит, и когда я заступаюсь за брата, слушается, но не когда пьяна. А вот Лешка… его она ненавидит, будто это не её сын вовсе. И когда выпьет, хлещет его ремнем с такой силой, что мне, кажется, еще немного и совсем убьет.