Миллион и один день каникул

Нет, он словно свалился с Луны! Тысячи людей только и ждали этого дня, а он — «над морем?»… Но мне не хотелось говорить ему насчет Луны, я опять кивнул:

— Да, над морем.

Тут в дверях засияло большое красное ухо, и нас прервал Кадыркин. Это маленький курчавый математик с выдающимися ушами. Я ничуть не преувеличиваю — про него все так и говорят: «Сначала появляются уши, потом — Кадыркин». Он крикнул с порога:

— Прозоров, хватит жевать! Есть проблема.

Я чуть не подавился салатом. Кадыркин так и крикнул: «Проблема».

Андрей сразу встал и превратился в прежнего Андрея, словно застегнулся на все пуговицы.

— Какая сегодня лекция? — спросил он меня, готовя дипломатичное отступление.

— Не помню… Кажется, светящиеся мосты. Это которые между галактиками.

— A-а, лошадки в одной упряжке бегут с разными скоростями!

— Совсем школьная загадка, — вздохнул я. — Проходили, скука.

— Ну вот что, — Андрей нахмурился, сердясь неизвестно на кого, — сегодня никаких лекций, никакой работы.

— У меня задание для Сима.

— Я скажу Симу, чтоб не открывал тебе дверь. Ты должен отдыхать.

Тут уж я взвился: откуда этому теоретику знать, что делать спортсмену перед стартом!

— Андрей, — сказал я угрожающе, — я тебя нокаутирую одним пальцем.

— Тебе и так достанется. Счастливо.

Он спокойно повернулся и ушел к Кадыркину. Честное слово, будь я трижды гением, я бы не носил так торжественно на плечах свою трижды выдающуюся голову! Мало погонял его по лестницам…

Я не изменил своего обычного режима перед гонками. Во-первых, не пропустил лекцию: забрался в зимний сад и под какими-то колючими кустами включил телевизор. И сразу же окунулся в пространство, населенное галактиками, и с легкостью спящего понесся навстречу далеким мирам, представшим предо мной — ничтожной песчинкой мироздания — в виде изящных устричных раковин и клубка скрученных змей, блестящих ярких шаров и едва различимых пятен темного тумана. Где-то вдали от меня они жили своей жизнью, как грозовые облака в глубинах неба, взрывались и угасали, крутились и разлетались в разные стороны. Я слышал знакомый голос профессора, вглядывался в мелькавшие формулы, а сам думал, как эта лекция запоздала. Она безнадежно устарела бы даже для древних египтян, имей они телевизоры. То, что я видел, было тысячи и миллионы лет назад, и кто знает, какие они теперь — эти спиральные и эллиптические, разложенные по научным полочкам, расклассифицированные, как домашние животные, галактики. Ведь только нашу Галактику свет пробегает из конца в конец за сто тысяч лет. Сто тысяч. А жизнь, как мы говорим, очень коротка. И кто может, не отрываясь, следить за звездами миллионы лет, чтобы доложить человечеству механику внутренних движений в этих чертовски далеких, убегающих призраках? Проследить хотя бы за молодыми звездами. Всего десяток миллионов лет. Для звезд, как известно, это детский возраст.

«Рассмотрим галактики, на которые впервые обратил внимание астроном Цвикки», — продолжал между тем профессор, и я позавидовал его смелости: он отлично знает, что современные телескопы достают на тысячи мегапарсек (миллиард лет до полета света!), и это его нисколько не смущает. Лезет в давно остывшую звездную кашу, пытается в ней разобраться и еще заботится о новых видах наблюдения за Вселенной. Молодец! Будь я всемогущим, не раздумывая, подарил бы этому храброму человеку бессмертие и машину времени. Чтоб он окончательно разобрался и поучал таких недорослей, как я.

Мне очень хотелось быть сегодня всемогущим. Потом, после лекции, я делал гимнастику, крутился на центрифуге и, вытянувшись во весь рост, заложив руки за голову, отдыхал в зале невесомости. Я щедро раздавал людям бессмертие и сверхсветовые скорости, цивилизации других планет и невидимые пружины, вращающие галактики. Я зажигал искусственные солнца, смещал земную ось, бурил насквозь земной шарик, строил роботов с гибким мышлением человека — словом, придумывал все то, что уже описано в фантастических книжках. И в то же время — до чего ловко человек умеет соединять высокое, торжественное со своими практическими заботами! — ловил шумы с улицы, представлял, как прибывает в город публика, как тащат грузовые вертолеты каркасы трибун и устанавливают их на берегу, как судьи развешивают огромные золотые шары, мимо которых мы, гонщики, пронесемся много раз. И уже круглые площадки с подвижными хоботками телекамер повисли, наверно, над морем. И уже прилетел на судейской машине комментатор с бархатистым голосом.