Миллион миллионов, или За колёсиком

Алексей выходит из туалета, что-то насвистывая, вытирает руки носовым платком. Увидев шагающего навстречу отца, он от неожиданности вздрагивает, застывает на месте, произносит:

— Ты…

Но наверное что-то такое есть в лице Мхова, что Алексей замолкает, съеживается, закрывает лицо локтем. И правильно делает, потому что Мхов с ходу, не останавливаясь, жёстко бьёт его по лицу ладонью, потом ещё, пробивая защиту, и ещё. Голова Алексея, мотнувшись из стороны в сторону, в конце концов принимает привычное положение и тогда сын, глядя на отца из-под локтя полными ненависти сухими глазами, говорит:

— Ты сумасшедший…

Мхов кончиками пальцев чувствует, что одно единственное лишнее слово может вывести ситуацию на качественно новый уровень зла, поэтому, вцепившись в плечо сына и сжав зубы, буровит одно и то же:

— Иди в класс… успокойся… иди в класс… успокойся… иди в класс.

Алексей вырывается и, как-то весь уменьшившись, припускает по коридору. Мхов некоторое время смотрит ему в спину, потом заходит в туалет, расстёгивает ширинку над унитазом. Моча тяжёлой струёй ударяет в белый с жёлтыми потёками фаянс, мелкие брызги весело посверкивают в неоновом свете. Мхов тупо глядит на свой член, на скудеющую струю, напрягшись, выжимает из себя остатки ненужной жидкости, стряхивает последние капли и вдруг отчётливо понимает, насколько он по большому счёту лишний в этом мире, в этом городе, в этой зассаной школьной уборной.

Тем не менее, жизнь продолжается, думает Мхов двумя часами позже в машине по дороге домой; Алексей комком страха сжался, притих на заднем сиденье. По звонку охранника, в школу приезжала милицейская опергруппа. Дознаватель, выяснив обстоятельства происшествия, опросил Алексея в присутствии отца и адвоката, срочно вызванного Мховым. Сын сказал лишь, что да, попросился в туалет, по пути никуда не заходил, никого в коридоре не видел, ничего не слышал. Дознаватель даже не попытался подловить Алексея с помощью хитрых ментовских подходов — слишком уж весом и непререкаем авторитет Ланового, известного на всю Москву семейного адвоката богатых, которые, в отличие от бедных, в состоянии не только плакать, но и платить. Самому Мхову тоже пришлось отвечать на вопросы («приехал за сыном, пошёл до уборной, не заметил, услышал, увидел» и тому подобное).

— Всё не так уж и плохо, — уверял, прощаясь, Лановой. — Если, конечно, пацан не наследил, но, судя по тому, что вы, Кирилл Олегович, видели на месте перчатку, он не наследил. М-м-да…

Телохранитель, отвозивший пострадавшую в Склиф, вернулся с обнадёживающими новостями. Лаборантка ничего не видела: злоумышленник подкрался сзади и плеснул ей в лицо кислотой из-за спины. После этого у неё просто не было возможности что-либо видеть («Господи, пусть она не ослепнет,» — про себя помолился за девушку Мхов). Более того, она сказала, что подозревает одного десятиклассника, который давно и безуспешно её домогается и не раз при свидетелях грозил расправой.

— Делом займётся прокуратура, будет три версии, — рассуждал Лановой, разминая холёными пальцами породистое бритое лицо. — Первая: это сделал Алёша, когда выходил в туалет. Вторая: это сделал тот десятиклассник, про которого им расскажет девчонка. Типа, специально остался после уроков, прятался на втором или третьем этаже, а после всего сбежал через открытое окно в химкабинете. Третья: это сделали вы, Кирилл Олегович. Ну а что? Тоже по времени сходится. Вторая версия самая перспективная, есть мотив. Ладно, будем работать, я постоянно держу вас в курсе. С вами и Алёшей обязательно захочет поговорить следователь. Сразу сообщите мне, я подъеду. Важно: Алексею лучше заболеть, в школу не ходить и вообще никуда. Сидеть дома, ни с кем не общаться.

И укатил в объёмистом зелёном «додже» «дюранго».

Приехав домой и без лишних слов отправив сына спать, Мхов до трёх утра пьет в гостиной крепкий чай в обществе дочкиной приходящей няньки (он не любит собачьего слова «бебиситтер»). Её зовут Екатерина Ильинична, ей за пятьдесят, она местная, из ближней деревни, добрая хохотунья, обожает жевательную резинку и выучила Дашу своей любимой песне: «Она жуёт свой «Орбит» без сахара и вспоминает тех, кого…»

Потом является жена, почти не пьяная. Мхов уводит её в свой кабинет и подробно пересказывает историю с кислотой. На этот раз Мария даже не плачет, слушает почти спокойно, не перебивая. Потом она говорит:

— Я верю и не верю.

Задумывается.

— Чего же от него дальше-то ждать?

Кисло усмехается.

— Может, дом подожжёт?

Спохватывается.

— Его точно не посадят?!

Закрывает руками лицо.

— О боже мой, боже…

Мхов тянет жену за локоть.

— Я за Дашку боюсь.

Мария отшатывается, резко вскакивает и, наступая на подол вечернего платья, бросается вон из кабинета.

Мхов ждёт. Она возвращается минут через десять.

— У него жар.

— М-м?

— Жар, говорю. Температура.

— Высокая?

— Тридцать восемь и три.

Задача заболеть, поставленная Лановым, выполнена в лучшем виде.

— Говорила с ним?

— Об этом? Не-а. Он вообще молчит.

Мхов устало пожимает плечами.

— Если к утру температура подскочит, надо врача вызвать, — говорит Мария.