Миллион миллионов, или За колёсиком

Несколько часов изнурительных ласк — с дразнящим раздеванием, мучительным любованием и тем, что следовало за этим, когда каждый миллиметр их голых тел становился достоянием жадных языков, — доводили их обоих до любовного бешенства. И вот тогда им было достаточно очень медленного вхождения и нескольких сдержанных проникновений, чтобы Мхов вспыхнул внутри неё ослепительно белым светом, а Мария, закусив подушку, изогнулась в длинной-предлинной судороге, потом разом обмякла до состояния пластилина и впала в тихое неистовство, сопровождаемое безголосой истерикой и обильными слезами.

И когда после всего, придя в себя, вытерев слёзы, Мария крепко обнимала его, прижималась и шептала на ухо: «Любимый, ты лучший…» — Мхов точно знал, что она не врёт, что так оно и есть.

Наверное, их отношения нельзя было назвать любовью в привычном смысле, но Мхов был уверен, что это-то и есть любовь.

Всё очень запущенно, — говорит Данилов-Георгадзе, помешивая серебряной ложечкой в фигурной фарфоровой чашке. Он приехал, как обещал, в 9 вечера и два с лишним часа беседовал один на один с Алексеем в его комнате. Теперь врач пьёт чай за столом в гостиной. Он говорит. Сидящие напротив Мхов и Мария молча слушают.

— То, что рассказали мне вы, Кирилл Олегович, и то, как реагирует на это ваш сын, находится друг с другом в абсолютном противоречии. Алёша твёрдо стоит на том, что ничего из этого он не совершал. Собаку не убивал, на дороге не стоял, лаборанку кислотой не обливал и… то, что вы мне не рассказали, а он рассказал… дверь в сауну… поленом не припирал.

Мария краснеет, опускает глаза. Мхов безмятежно глядит прямо перед собой. Данилов-Георгадзе достаёт из вместительного «луиветтоновского» саквояжа трубку, пробковую коробку с табаком, продолжает.

— Знаете, искусства отрицать очевидное — за очень редким исключением не существует. Любой нормальный человек, ребёнок особенно, отрицая очевидное, демонстрирует с десяток специфических реакций, которые даже не специалисту позволяют приблизительно понять, что он врёт. Специалисту — тем более. Но если человек, отрицая очевидное, не демонстрирует известных реакций, то возможны три варианта. Либо он по специальной методике натренирован. Либо он не врёт, а, значит, то, что кажется очевидным, на самом деле таковым не является. Либо — он сумасшедший… Не стану утомлять подробностями, но есть ряд психических заболеваний, при которых больной совершенно искренне убеждён, что именно его оценка и трактовка событий, каким бы бредом это не выглядело для окружающих, есть чистая, ничем не замутнённая правда. Так вот. Разговаривая с вашим сыном, упомянутых специфических реакций я не наблюдал.

Мария хлопает глазами, непонимающе смотрит на мужа. Мхов откидывается на спинку стула, выпрямляется, скрещивает руки на груди. Данилов-Георгадзе шумно прикуривает набитую трубку от длинной спички, пускает душистый дым в потолок.

— Я не утверждаю, что моё наблюдение стопроцентно верно. Знаете, всяко бывает, мир не без чудес. Возможно, при более детальном общении… С другой стороны, мой опыт… Короче говоря, предлагаю пока принять как версию то, что он, по той или иной причине, всё же упомянутых реакций (пых-пых) не демонстрирует. В таком случае, что из перечисленных трёх вариантов мы можем безоговорочно исключить? Только первый: понятно, что ваш сын спецприёмам сокрытия правды не обучался. Тогда одно из двух. Либо он действительно не врёт, а, следовательно, не причём. Либо он…

— Мария судорожно сплетает пальцы. Мхов скептически пожимает плечами. Данилов-Георгадзе сосредоточено разглядывает «джакоповское» клеймо на мундштуке своей трубки.

— Видите ли, поставить психиатрический диагноз по одной беседе, без специальных тестов в условиях стационара — невозможно. Да я и не психиатр. Не советую! — предупреждает он реплику Мхова, уже было открывшего рот. — Вот так сразу к психиатру — не советую. Любой психиатр ещё с ординатуры знает, что все без исключения люди — его клиенты. Поэтому там разговор короткий (пых-пых). Чуть что — лечить. А это, сами понимаете… Что касается предположения, что ваш сын на самом деле говорит правду…

Мария недоверчиво вздыхает. Мхов горько усмехается. Данилов-Георгадзе согласно кивает.