Миллион миров с тобой (ЛП)

— Я утверждал, что демон внутри неё должен быть изгнан, — говорит кардинал Конли. Пот бисеринками выступил на его коже. Теперь в нём не осталось ничего от самоуверенного, властолюбивого интригана. Он не чувствует ничего, кроме ужаса, не хочет ничего, кроме мести. — Никто не слушал, и теперь демон принёс нам ад на землю.

Люди кричат в знак согласия. Я просто стою на краю расщелины, гадая, не столкнёт ли он меня туда. Если он это сделает, сколько времени мне понадобится, чтобы упасть?

Конли подходит ко мне ближе, его глаза сверкают безумием.

— У нас ещё есть шанс. Если мы уничтожим демона сейчас, уничтожим его в земном сосуде, Бог ещё может пощадить нас!

Что-то внутри наконец вырывает меня из оцепенения и отчаяния, и я почти уверена, что это ненависть

Я возвращаюсь к жизни. Да, я умру здесь. Я это знаю. Нет никакого выхода. Но будь я проклята, если последним увижу Ватта Конли.

— Да, уничтожьте демона, — я сжимаю руки в кулаки. Когда я делаю шаг вперёд, кардинал Конли отскакивает назад, как таракан. — Но вы знаете, где на самом деле находится демон? Неужели вы думаете, что дьявол станет преследовать простую девушку, чтобы творить зло здесь, на земле? Я художник. Всего лишь ученик! У меня нет той силы, которая нужна Сатане. Знаете, у кого она есть? У кардинала.

— Она лжёт, — быстро говорит Конли. — Дьявол говорит хитрым языком...

— Я была одержима злым духом, но он не рассказал всей истории! Кардинал скрыл от вас правду! — приятно на него орать. — Дух был изгнан и сразу же после этого мне открылось абсолютно всё. Ее Святейшество Папа знала, что моя душа чиста. Но в тот день был одержим кто-то другой. Кто-то, кто до сих пор не может вспомнить ничего, что случилось с ним в течение нескольких часов. Кто-то, кто никогда не представлялся папе на суд!

Даже при свете факела я вижу, что лицо Конли стало совершенно белым. Я не знала, как он справился с полной амнезией, которая, должно быть, последовала за визитом Конли из Триады, но без его гордости, богатства и ранга, он просто трус. Так что нетрудно было догадаться, что он держал свой необъяснимый промах в секрете. Каждая линия его лица свидетельствует о том, что мои слова правдивы.

Толпа тоже это видит. Они начали недовольно перешёптываться и переступать с ноги на ногу, а их сердитые взгляды переместились с меня на кардинала Конли.

— Я что, вру? — говорю я ему. — Если так, докажите это. Расскажите мне, о чём мы говорили в последний раз, когда встретились в замке Святого Ангела. Или вы не можете вспомнить?

Конли открывает рот, потом снова закрывает. Он похож на рыбу, хватающую ртом воздух.

— Он и есть демон, — я указываю на дрожащего кардинала. — Именно из-за него мы все умрём. Он — убийца этого мира!

Толпа бросается вперёд, готовая разорвать его на куски. Конли в слепом ужасе отскакивает от них и падает в яму. На мгновение я вижу красное пятно в темноте, прежде чем лихорадочное свечение ядра внизу стирает даже этот слабый проблеск. Теперь крик Конли эхом разносится по всему аду.

В то время как толпа с факелами празднует, полагая, что они, возможно, спасли всё мироздание, я бреду прочь по узкому участку земли, по которому можно пройти. Теперь земля постоянно дрожит под ногами, но никто не обращает на это внимания. Я игнорирую гравий, скользящий вокруг моих ног, липкую кровь на щеке и ногах от порезов, которые никогда не будут обработаны. Они не имеют значения. Почти ничего больше не имеет значения.

Если мне ничего не остаётся, кроме как наблюдать, как умирает измерение, я хочу, по крайней мере, смело встретить судьбу.

Когда я нахожу большой камень на склоне холма в месте, где никто не задерживается, я падаю на него и поднимаю лицо к ночному небу. Луна снова появилась, но теперь она стала в четыре раза больше, как будто хотела поглотить горизонт. Вокруг неё кружатся и сверкают звёзды, вспыхивая прерывистыми оттенками оранжевого и золотого. Это ночной пейзаж, который Ван Гог мог бы нарисовать в своём последнем, суицидальном безумии.

Лица тех, кто победил, маячат в моём сознании, как будто злорадствуют, Конли, Ромола, Триадная версия Тео, но я отказываюсь позволять этим людям доминировать в мои последние мгновения. Им больше нет места в моём сознании. Не остаётся времени ни для кого, кроме тех, кого я любила больше всего.

Поэтому я думаю о маме, напевающей песни своим бесчисленным комнатным растениям, поливающей их из кувшина из прессованной жести. О папе, сидящем за радужным столиком и пьющим чай Эрл Грей из кружки с Битлз. Джози, мчащейся впереди меня на водной горке, что кричит от радости, подняв руки, когда мы направляемся к большому последнему повороту. Даже о Тео, моём Тео, настоящем Тео, в тот день, когда он повёз меня кататься на своей крутой машине по всему побережью, и мы слушали музыку на полную громкость, опустив окна, чтобы почувствовать ветер в волосах.