Миллион на чаевых. Как стать супербогатым официантом

Артур Раисович Хафизов Миллион на чаевых: как стать супербогатым официантом

Вообще мы находим в этом произведении

более мелочности, чем основательности,

более остроумия, чем разума,

более тщеславия, чем любви к истине,

и, наконец, более себялюбия, чем любви к народу.

Лев Толстой

Введение

Цокольный этаж популярной кафешки, банкетный зал

В центр сдвигали столы и расставляли стулья, а все директор – пришел на днях в собственное заведение в сильной абстиненции, увидел в углу под потолком паутинку и запыхтел. По необъяснимой привычке всех колхозников решил опохмелиться кофейком, для чего подошел к бару; и пока прыщавый школьник возился, неожиданно спросил, чем арабика отличается от робусты, а также состав кофейной смеси; оказалось, бармен не в курсе, какой кофе подает, а вот про страну Арабику, кстати, слышал – мусульмане и террористы. За столик директор присаживался уже в серьезном раздражении, чего не знала стажерка, проливая директору прямо между ног огненный двойной эспрессо.

Когда вой стих, директор, прижимая руку, словно Сим[1], что вот-вот описается, принял соломоново решение – немедленно собрать весь стафф[2] и провести то ли мастер-класс, то ли семинар, то ли лекцию – короче, научить молодняк работать; иначе расстреляю всех, парад баранов, фестиваль рукожопов.

Администратор кивнула и отправилась досматривать сериал; управляющая засуетилась. Поручить сие архиважное дело оказалось некому, кроме того самого официанта с большим стажем, ушедшего год назад с негромким скандалом, забрав с собой весь персонал. Пришлось ему даже позвонить.

Официант легко согласился, выдвинув всего два условия – первое: потребовал, чтобы директор запилил в Instagram видео, как ползет на коленях к камере и извиняется, что в лез в работу своего заведения. Второе – запросил космический гонорар, равнявшийся шести месячным окладам управляющей. Умасливали его долго, тихо ненавидя, но второго такого в провинции не найти, всю жизнь отдал этой сфере.

В итоге договорились. И вот в назначенный день и час, пока семинаристы поневоле рассаживались в банкетном зале, ставшем импровизированной аудиторией для то ли мастер-класса, то ли лекции, по лестнице медленно и величаво спускался легендарный Сам Старший Официант.

Ждали молча, глядя пугливо и внимательно, работать толком не умеют, но готовы учиться и ловить каждое слово мудрости, исходящее от человека, о котором знали, что только здесь он отработал шесть лет, а начал работать, когда присутствующим было три годика. Подумать страшно, не то что сказать – шесть лет работать официантом, и это только здесь! Нормальные люди устраиваются официантами на подработку, будучи студентами, теперь уже и школьников берут на лето, не редкость, когда в некоторых заведениях официанту 16 лет, но гости все равно младше. Работают пару лет, ну тройку от силы, потом находят нормальную работу, поближе к специальности и к дому, налаживают жизнь…

А этот получил, говорят, высшее образование и продолжает работать официантом, общий стаж просто немыслим – приближается к пятнадцати годам, и, главное, уходить и не думает… Нет, что-то тут не так, надо быть настороже.

Сам Старший Официант вошел неторопливо, давая присутствующим разглядеть себя получше, отсканировать взглядом на предмет патологий, которые заставляют человека продолжать работать официантом, хотя все дороги открыты… Неожиданно закрыл за собой плотно дверь, звуки исчезли.

– Еще не все пришли, – подал голос блондин, крупный, плечистый, с совершенно детским лицом и модным хвостиком на голове. – Эльвира едет, Наргиза опаздывает… Просили подождать.

– На самолет не опаздывают, потому что нельзя опоздать, и приезжают заранее. Опаздывают к тем, к кому опоздать – можно. Ко мне – нельзя.

Притихли, глаза внимательные, дыхание затаили, ибо происходит что-то неслыханное – опоздавших не ждут, не подстраиваются под не умеющих спланировать время, и вообще, что за невиданное дело – жесткие правила.

Сам Старший Официант тем временем оглядел всех внимательно.

– Двенадцать, – констатировал число присутствующих. – Вроде как намек, аллюзия на апостолов, а я, как Иисус Христос, несу учение и свет. Как бы числовой символизм, дополнительная глубина.