Миллион открытых дверей

К этому времени Шэн уже успел ангажировать несколько подразделений армии Торбурга, включая аквитанский легион. В составе войска было всего шесть рот, но они были превосходно подготовлены к сражениям в условиях города, но что самое главное — их амуниция выглядела поистине устрашающе. Они были в полной боеготовности, когда Шэн обратился с просьбой о помощи, и буквально через несколько минут в кабине посольского спрингера появился вертолет с войском и несколькими переносными спрингерами. Военные быстро установили винты и полетели к зданию Центра. Аквитанские воины гурьбой выскочили из кабин портативных спрингеров и тоже помчались к Центру…

Где обнаружили обезумевшую толпу, которая уже забила насмерть одного из смельчаков-защитников и теперь занималась тем, что без разбора громила и рвала все, что попадалось на глаза, — гобелены, картины, мебель, видеокассеты, музыкальные инструменты.

Впоследствии я узнал о том, что в отчете Гуманитарного Совета о происшествии было написано о том, что аквитанские войска к участию в разгоне толпы привлекать все-таки не следовало.

Минут через десять дисциплина военных рухнула. В последующих сообщениях все происходящее было названо «полицейским бунтом» — древним, как мир, термином, который на самом деле означал, что силы правопорядка обезумели и со всей жестокостью обрушились на гражданское население.

В итоге те обитатели Центра, которые успели забаррикадироваться в башне, уцелели, и их быстро вывели из здания. Разбушевавшихся аквитанцев привели в чувство торбургские офицеры и восстановили порядок.

Погибли восемьдесят человек из тех, что пошли штурмом на Центр. Здание спасти не удалось. Учиненный мятежниками пожар оказался слишком силен.

Правда это было или нет, но согласно слухам, на штурм здания Центра утилитопианцев подбили агитаторы Сальтини. Еще через два часа, когда еще не истекла немыслимо долгая Тьма, не меньше половины городских полицейских-«псипов» начали открытое вооруженное сопротивление, и на их сторону перешли муниципальные полицейские, которые еще мало что соображали в происходящем после переворота. Вооруженные стычки вспыхивали по всему городу, и Сальтини издал несколько указов: распорядился насчет уничтожения диссидентских псипиксов, отправил верные ему подразделения «псипов» атаковать здание Посольства и выставил кордон в потенциально мятежном прибрежном районе. Видимо, он планировал взять в осаду этот район столицы.

Именно такого развития события и ждал Шэн уже много дней. Гуманитарный Совет не выдержал, и в городе было объявлено чрезвычайное положение. Хартия независимости была ликвидирована, Совет Рационализаторов распущен. Через несколько дней отец Аймерика должен был сформировать правительство и стать президентом Каледонии и главой государства. Ни для кого уже не было тайной то, что Аймерик должен был стать первым в истории премьер-министром Каледонии.

Выслушав все это, я долго лежал на кровати, уставившись в потолок. Время от времени ко мне заходили врачи, подсоединяли к каким-то приборам или давали таблетки. Я послушно выполнял все их распоряжения. Как только доктора разрешали, мы с Маргарет выходили прогуляться в больничный дворик и сидели там, обнявшись, под яркими лучами желтого солнца. Когда могли, плакали.

Насколько я догадываюсь, тела Торвальда и Анны опустили в бак регенератора под пение многосотенного хора. Люди пели сочиненный Торвальдом вариант «Canso de Fis de Jovent».

Вряд ли он был бы недоволен. Хотя наверняка я этого, конечно, никогда не узнаю.

Часть четвертая M'ES VIS, COMPANHO

Глава 1

Поставленный мне диагноз гласил «гипертрофированная тоска». Специалистку по этому заболеванию выписали из Внутренней Сферы планет — доктора Агескис, высокую, стройную, молчаливую блондинку. То время вспоминается мне смутно. Я спал по двадцать шесть — двадцать семь часов подряд, и мне снились жуткие кошмары. То мы с Торвальдом боролись, дико вопя, то ко мне приставал как банный лист Рембо и изводил меня, требуя сострадания к собственной персоне, то Анна заявляла со сцены, что я никогда не понимал ее поэзии… в общем, всякая такая чепуха. Раз сто, не меньше, мне снилось, как падает в пропасть вездеход или как Торвальд выбирается из регенератора как раз в то время, как усаживаемся завтракать, и голова его так же обезображена, как голова погибшей Бетси. Я плакал, вскрикивал во сне, потом меня будили, чтобы я поел и размялся, а потом я снова засыпал и снова видел кошмары.

Но мало-помалу страшные сны отступили. Нейрозонды постепенно формировали у меня трезвое, пусть и не лишенное печали, отношение к постигшим меня утратам, снимали приступы злости и предотвращали их соединение с воспоминаниями, отыскивали моменты безумия и вычитали их из естественного чувства потери. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем меня стали держать подключенным к аппаратуре всего два часа в день, но к этому времени во время процедур я уже спал вполне сносно. Прошло еще несколько дней, и к аппаратам меня стали подключать только в целях наблюдения.