— Втроем, — поправила подруга. — Архипов с удовольствием сходит на бесплатную выставку. Ты когда планируешь выдвигаться? Мы с Борей поедем в Пулково к часу, после двух уже будем на Петроградке. Вадик, как обычно, остановится у Кружкина.
— Тогда я буду к трем: дам вам час на отдых и обед.
— А нам? — Две пары чистых лучистых глаз уставились на меня с внезапной тревогой. — Нам ты обед приготовишь?
В ожидании моего ответа муж наскоро изобразил мимическую сценку «Я самый больной в мире человек», а сын трогательно приобнял любимого папу, готовясь подхватить его обморочное тело.
Я подавила смех.
— И обед приготовлю, и ужин, и клюквенного морса полведра, и таблетки выдам, и уколы…
— Какие еще уколы?! — взвился больной.
— Никакие, пошутила. — Я чмокнула его в лоб. Заодно проверила — не температурит? Вроде нет. — Ешь, набирайся сил. Тебе ж еще отлеживаться, а это так утомительно.
В заботах и хлопотах время пролетело незаметно, и я чуть не опоздала к назначенному сроку в старый дом на Петроградской стороне. Ирка и Вадик уже ждали меня — радостные и принаряженные. Архипов получил присланную ему Мухой и Зулей тюбетейку и желал идти на выставку в ней, никак не иначе.
— Не на эту выставку, — урезонила я его. — Вот пойдем в галерею «Старый хряк», выведешь в люди свою обновку. А Худмуза — место скучное, классическое, можно сказать, ортодоксальное. Там расшитую серебром тюбетейку в комплекте с итальянским костюмчиком по достоинству не оценят.
Архипов тюбетейку снял, но мстительно припомнил мне мои слова, когда мы прибыли в Худмузу:
— Скучное место? А не зажрались ли вы тут, в культурной столице?
Против ожидания в галерее было людно, шумно и весело. Ирка мигом сориентировалась:
— Смотрите, там угощают! Это мы удачно зашли. — И они с Архиповым умчались грабить фуршетный стол.
Я прошлась по залу, в котором как раз открылась новая выставка. Ничего особенного, сплошь лирические пейзажи среднерусской природы: очень много лесов, полей и рек. Зря Колян не пошел с нами, живописные полотна были как раз в его вкусе.
Под леса и поля организаторы отвели всего одно помещение. В прочих по-прежнему экспонировались работы, которые мы с подругой уже видели в прошлый раз. На самом видном месте все так же красовался сочный филей носорога кисти Романюка.
— Вот! — Ирка бесцеремонно потыкала пальцем в могучий серо-синий зад красы и гордости африканской саванны. — Вот здесь должна быть я!
— Здесь? В жо… — Архипов своевременно закашлялся, не договорив.
— На этом месте на стене, — объяснила я. — Тут должен был висеть «Портрет прекрасной дамы с котом и игрушками» работы нашего друга Кружкина, но Вася безответственно пустил дело на самотек, не проконтролировав застройку экспозиции. А другой художник, вот этот певец нездешней красоты, подсуетился и занял лучшее место.
— Где же теперь «Прекрасная дама с котом»? — Вадик заозирался.
— Это главный вопрос современности, — вздохнула я. — Портрет прекрасной дамы пропал, а куда и как — никто не знает. Мы обещали Василию помочь его найти, но пока не особо продвинулись в этом.
— Ну, вы пока продвигайтесь, а я картины посмотрю. — Хитрый Архипов не пожелал присоединяться к бесплодным поискам.
Небось, если бы мы пошли по следу пропажи, побежал бы бок о бок с нами, как гончая: всем нравится участвовать в успешных начинаниях, и никто не хочет быть в команде неудачников.
Я взяла бокал с шампанским, принесенный Иркой, и пошла обходить залы в тщетной надежде найти хоть какую-то подсказку.
Нашла только Романюка, который с откровенным удовольствием давал интервью съемочной группе местного телевидения. Я услышала хвастливое: «В моем самобытном творчестве талантливо переплетаются мотивы искусства разных стран и народов», увидела на камере наклейку «Петерборщ», подошла и чуть не врезалась в сутулую спину какого-то нарядного гражданина. На нем были узкие укороченные брючки песочного цвета, коричневый бадлон и жилетка в цветах Барберри.
— Sorry, — машинально извинилась я: приметная клетка проассоциировалась у меня с Лондоном.
Эх, давненько я там не бывала…
— Не сорю, не мусорю, — живенько отозвался модник, и я узнала любителя прибауток Петю Солнцева. — О, и ты здесь, Елена, вырвалась из трудового плена! Тоже пришла икры покушать да посмотреть-послушать?
— Что тут слушать-то, бездарный самопиар Романюка? — фыркнула я.
— А аудиогид? — Петя отчего-то заволновался. — Смотри, у каждой картины табличка с QR-кодом, наводишь на него камеру — и слушаешь в своем смартфоне информацию о произведении. Давай, давай, попробуй!
Бывший коллега развернул меня к ближайшей картине и нетерпеливо потряс, будто ожидая, что из меня вывалится и сам собой произведет нужные действия упомянутый смартфон. Не дождавшись, с трудом вытянул из тесного кармана штанишек собственный гаджет, навел на табличку с кодом и вывел звук погромче.
Полилась знакомая мелодия — я узнала русскую народную про качающуюся рябину. Потом музыка сделалась тише, и на ее фоне зазвучал приторно-сладкий женский голос: «Картина молодой художницы Вероники Савраскиной-Гнатенко посвящена вечной теме любви и разлуки»…