Каждое утро начиналось одинаково. Приходила Раиса с двумя дочками, и они принимались за хозяйство. Девочки гремели ведрами, носили с речки ледяную воду для умывания и мытья полов. Раиса колола во дворе дрова, нередко мокрые после дождя, а порой их приходилось выгребать из-под снега. Потом принимались раздувать огонь в печке. Лариса, старшая дочка Раисы, мыла пол в большой кухне-столовой-прихожей. Все объединяла в себе эта комната с одинокой печкой в углу, большими окнами, выходящими на овраг, по дну которого текла река. Неподалеку, с правой стороны, синели пологие склоны гор. Они постоянно, со странной силой притягивали мой взгляд. Теперь мне кажется, что то странное ощущение было вызвано смутными предчувствиями того, что должно было произойти там вскоре.
Однажды в середине ноября мне приснился связанный с тем местом сон. Я брела в сером, удушающем, низко лежащем ядовитом тумане, люди вокруг меня падали и оставались лежать на земле, не в силах подняться. Туман доходил до пояса и быстро поднимался. С необыкновенной ясностью я вдруг поняла, что здесь использовали химическое оружие, и начала торопливо поднимать людей. Я вела их в гору, а они еле передвигали ноги, несколько человек остались лежать на земле. Мы поднялись на тот самый склон, на который я так часто смотрела, тумана там не оказалось. Мы были спасены! И вдруг… Я обернулась и ахнула от того, что предстало перед моими глазами. Это было словно обещание: ослепительное солнце золотило огромные поля пшеницы, раскинувшиеся до самого горизонта. Шла уборка урожая, счастливые и веселые мужчины и женщины с детьми несли с полей полевые цветы и снопы пшеницы. Праздник озарял лица. Ясный золотистый воздух пронизывал все вокруг, он был, казалось, живым светом…
Я привезла Джохару свои статьи, опубликованные в литовских газетах, и последнюю — в украинском журнале «Дружба народов», кассеты с моими выступлениями о войне на радио. Он всегда старался сдерживать мой воинственный пыл, боялся, что я наживу себе много врагов. «Ну, пока меня не было рядом, чувствую, ты, наконец-то, успела сказать все, что хотела..», — усмехнулся он. Но по всему было видно, что Джохар доволен. Как всегда, сильно прижимая ладони, похлопал Деги по спине, подержал его голову в руках, как бы проверяя сохранность, и удивился: «Уже мужчина! За лето так подрос…» Я привезла его любимые пряники, в который раз удивляясь непритязательности вкусов этого человека, чувствуя нежность и любовь к нему, как к ребенку, которому в детстве не досталось сладкого. Он весело шутил и смеялся. Люди внимали каждому его слову, передавая услышанное из уст в уста. Джохар был для них олицетворением мужества и стойкости, не позволявшим себе ни на минуту расслабиться. Ведь многие потому и верили в победу, что верил он.
С противоположного берега наш дом и все, что происходило в нем, были видны, как на ладони, при желании любой мог с легкостью выследить Президента. Он часто исчезал, иногда на целую неделю, проводя длительные рейды в горах. С собой брал Магомета Жаниева, нашего племянника Висхана, старшего сына Овлура, иногда и младшего, Деги. За рулем обычно сидел Руслан, родственник Жаниевых. Приезжавшие к нам люди хотели сфотографироваться рядом с Джохаром, снимались и со мной, хотя я не очень любила эти групповые фотографии. Во время войны страсть к ним превратилась в какую-то манию, может быть потому, что только на этих снимках очень часто и можно было увидеть тех, кто еще совсем недавно был жив. Так же, как и раньше, я постоянно ловила передачи радио «Свобода», запоминала или даже записывала их и потом пересказывала содержание Джохару.
Мы жили в доме Рашида одни, Раиса с девочками ночевала у Башира, домов через пять от нашего, на противоположной стороне улицы. Они сновали между домами взад-вперед в одних платьях, с раскрасневшимися лицами, не обращая внимания на дождь, холод, грязь или снег. Сорокалетняя Раиса была простой чеченской женщиной. Она временно жила у братьев, поссорившись с мужем. По всем приметам было видно, что Раиса его очень любит. Да и он давно искал примирения. Ее дочь Ларису я очень жалела. Эта семнадцатилетняя девочка плакала иногда потихоньку: год назад ее жених, служивший в президентской гвардии, погиб при защите Президентского дворца. Однажды она плакала особенно горько. Я, как могла, старалась ее утешить, без слов обняв за трясущиеся плечики. Лариса пожаловалась мне, что тетя отругала ее за слезы и сказала, что если бы умерла она сама, ее гвардеец из-за нее так не убивался бы. На следующее утро со счастливым лицом она появилась у нас в доме и рассказала, что впервые ей приснился ее жених. Он был очень красивый, совсем как живой. Комната озарилась от света, исходящего от него. Жених долго с любовью смотрел на Ларису, а потом сказал, что если бы умерла она, он бы тоже умер. «Видишь, он тебя и оттуда любит и утешает», — сказала я.