Миллион Первый

В 9 вечера праздник возобновлялся с новой силой. В Доме офицеров — концерт художественной самодеятельности, подготовленный совместными силами двух полков, и торжественное вручение спортивных кубков победителям соревнований. А потом — фейерверк на площади, музыка и танцы до упаду в лучах прожекторов, перевезенных, в нарушение всех инструкций, с военного аэродрома. Они высвечивали высоко меж звезд в темно-синем небе римскую цифру Ix в День Победы или, если это было празднование Дня полка, число лет, XXVII или XXVIII.

Лучи прожекторов, говорят, были видны не только в Ангарске и Усолье, но даже в Иркутске, и оттуда к нам ехали друзья «на огонек». В Доме офицеров расставляли столы с угощением для старших по званию и гостей, а молодежь до поздней ночи не уходила с танцплощадки. Дети же больше всего радовались фейерверку, пытаясь поймать рассыпающиеся светлячками огни ракетниц.

Из пыльного унылого захолустья наш поселок превратился в образцовый гарнизон. Покрашенные дома белели на фоне голубого неба, а немытые раньше улицы встречали утро радужным сверканием брызг, разлетающихся веером из поливальной машины. Ватага малышей бежала в струях воды до тех пор, пока она не иссякала. И как ни ругали их, мокрых и посиневших, счастья им это не убавляло.

Но самое главное — со-всем прекратились ЧП. За три года ни одной разбившейся машины и ни одного летного происшествия, Только неустанной летной подготовкой и строгой дисциплиной можно было изменить рок, нависший над городком. Мне рассказывали, как Джохар огромными шагами гнался по главной улице через весь военный городок за солдатом-самовольщиком, словно Медный всадник за несчастным Евгением. Ему не удавалось настичь более молодого и, разумеется, более резвого нарушителя дисциплины, но Джохар отвел-таки душу, успев в последний момент отвесить беглецу увесистый пинок.

А три черные от угля кочегарки, которые зимой жутко дымили и по очереди ломались… При 35–40 градусах мороза трубы в домах мгновенно замерзали и лопались. После первого же телефонного звонка Джохар вставал, часто еще не отдохнувший от полетов, и шел поднимать людей к месту прорыва, чтобы устранять аварию. Наши друзья, замполиты обоих полков Виталий Чугунов и Николай Объедков, тоже неотлучно находились там, возвращаясь домой с почерневшими от угля лицами и руками. Джохар шутил, что теперь он больше кочегар, чем летчик. Если из авиации выгонят, вторая профессия уже есть.

Пришло к нам и горе. Умерла мать Джохара. В тот же день Джохар срочно выехал на похороны. Он безмерно любил ее и очень тяжело пережил ее смерть. Годами она ждала его, сидя на скамеечке рядом с воротами и провожая каждый пролетающий самолет долгим взглядом. «Вот, опять Джохар полетел!» — обычно говорила она соседям и следила за самолетом до тех пор, пока он не исчезал.

Следующим летом, как обычно перед отпуском, Джохару выдали двойной оклад. Разложив деньги на диване, мы стали прикидывать, как нам уложиться. Билеты до Кавказа и обратно стоили очень дорого. Отложив часть денег, Джохар сказал: «Я хочу купить в Грозном барана, чтобы зарезать его для поминовения матери. Ты согласна?» Исполнялся как раз год со дня ее смерти. Для меня это было совершенно естественным решением, и я просто автоматически кивнула.

А ночью мне приснился странный сон. Я увидела нани в красивом цветном платье с платком на голове, сидящей на кровати у моих ног. Она снова спрашивала меня, согласна ли я выделить эти деньги на ее поминки. Может быть, мой ответ Дуки показался ей не совсем ясным? Я, конечно, подтвердила, удивившись про себя тому, что мой ответ для нее столь важен. А в Грозном, когда я рассказала об этом родственникам, узнала, что по мусульманским обычаям перед совершением такого обряда необходимо получить одобрение всех членов семьи.

Отпуск пролетел незаметно, и опять потянулись серые гарнизонные будни.

Когда родился наш третий, долгожданный ребенок, Джохар даже не смог приехать за нами в роддом, встречал очередную летную комиссию. Я уже привыкла, что ему постоянно не хватает времени для семьи, и справлялась сама. Очень помогал старший сын Овлур. Приученный к суровым условиям с раннего детства, он брал все на себя.

Его друзьями были шоферы, которые возили Джохара на уазике. Они и научили его водить машину. В гости на выходной к нам в дом часто приходили солдаты, земляки Дуки. Мои подружки, забегая к нам и в очередной раз увидев в маленьком коридоре ряд солдатских сапог, поворачивали обратно — не до них.

А водитель Дуки, Саша, невысокий скромный парнишка из многодетной семьи, запомнился мне тем, что на его руках шестимесячный Деги мгновенно затихал. Они могли часами сидеть молча, влюбленно глядя друг на друга. Когда мы уезжали в Полтаву к новому месту службы, сажая нас на поезд и с трудом отрывая ребенка от себя, Саша умоляюще прошептал: — Не обижайте Деги».