Миллион в сигаретной пачке

– Я все скажу… Я честный вор, и на мокрое дело не пойду. Того типа пришили, ей-богу, эта падла и пришила, а меня послал, чтобы заподозрили.

– Тебя кто-то послал в тридцать седьмой дом? Кто и когда?

– Я и говорю – эта падла. Договорились – припугнуть… Только напугать… Мол, хочет заложить их малину… Так чтоб не рыпался, а то пришьют…

Хаблак внимательно посмотрел на Осташевича. Да, красавцем его не назовешь: приплюснутый нос, скуластое небритое лицо и мутные, должно быть, от постоянного пьянства, глаза. С таким лучше не встречаться в темном переулке.

Итак, его подослал к Булавацкому какой-то тип – чтобы напугать. А тот, войдя в домик на Черешневой, увидел там труп Булавацкого. Вероятно, Рогатый не убивал, слишком мало у него было времени. Хотя, чтобы убить, хватит нескольких секунд…

– Разворачивайтесь, – приказал он шоферу. – Назад на Черешневую, каждая секунда дорога.

Правда, дорога каждая секунда. Возможно, Булавацкий еще жив… Хаблак перегнулся на переднее сидение, схватил трубку радиотелефона, попросил немедленно сообщить прокурору об убийстве и выслать на Черешневую «скорую помощь» и оперативную группу. Лишь потом спросил:

– Так кто тебя послал пугать Булавацкого?

Тот успел уже немного прийти в себя. Прижал руки к сердцу, сказал как можно убедительнее:

– Ты мне верь, начальник. Я не убивал, а только пообещал этой сволочи.

– Кому? – оборвал его причитания Хаблак.

• – Ну… – заморгал глазами Рогатый. – Такой высокий, черный. Бутылку поставил и пятьдесят штук. Задаток… Уговорились за четыреста тысяч. Завтра в чайной должен остальное отдать. Я этого падлу впервые вижу…

– Где познакомились?

– Там, в шашлычной. Он бутылку поставил, я и подумал: вот человек.

– Как назвался? Фамилия?

– Толик… Толик и все…

– Когда познакомились?

– Позавчера.

Значит, этот черный Толик – местный или приехал в Херсон вместе с Булавацким, а может, на следующий день.

«Москвич» промчался мимо шашлычной и выскочил на Черешневую. Хаблак поручил Романике отвезти Рогатого в горотдел милиции, а сам поспешил в домик.

С крыльца дверь вела на веранду, грязноватую и заваленную разным хозяйственным барахлом. Хаблак перепрыгнул через мешок с картофелем и вбежал в комнату. Тут стояла вешалка с одеждой, трюмо с какими-то флакончиками. Дверь в комнату слева была открыта. Хаблак заглянул туда и остановился. На полу возле дивана навзничь лежал мужчина в пижамных брюках и майке – капитану показалось, что он лишь минуту назад сполз с дивана, очевидно, разговаривал по телефону, потому что рядом на полу лежала телефонная трубка, из нее звучали короткие сигналы.

Хаблак склонился над ним, взял за руку. Пульс не прощупывается, рука холодная, вероятно, умер больше часа назад.

Умер или убит?

Хаблак внимательно осмотрел тело. Внешних признаков убийства нет, и Рогатый, наверное, не лжет.

В прихожей послышались шаги: приехали следователь прокуратуры, оперативники и «скорая помощь». Врач – пожилой и усталый человек, – чуть ли не сразу определил причину смерти: инфаркт миокарда. Оперативники сфотографировали труп, и повезли на вскрытие, а Хаблак, наблюдая привычную в таких случаях суету, вспоминал свой разговор с Успенской. Все же нарушила данное слово, хотела сделать лучше, а вышло вот что…

Осторожно, чтобы не стереть отпечатков пальцев на телефонной трубке, обернул ее платочком и позвонил на телефонную станцию. Его предположение подтвердилось – два часа назад абонента 48-226 вызывали из поселка Сосновки Киевской области и разговор внезапно оборвался. Значит, у Бориса Свиридовича Булавацкого и правда было больное сердце, оно не выдержало, когда услышал, что милиция разыскивает его.

Вернулась с работы сестра Булавацкого. Смерть брата настолько поразила ее, что она стояла, сжав кулаки, и смотрела вокруг невидящими глазами. Хаблак, у которого было несколько вопросов к ней, оставил свое намерение и поехал в управление милиции.

Черный Толик…

Должны выйти на него через Рогатого и допросить Осташевича следовало немедленно, пока этот Толик не замел своих следов.

Конвоир привел Рогатого, тот привычно поискал глазами скамейку у дверей, не нашел и все еще стоял, переступая с ноги на ногу. Хаблак показал ему на стул возле стола, предложил сигарету. Осташевич покачал головой и вытащил мятую пачку «Примы».

– Пока свои есть, – не без гордости отказался он, и капитан понял, что Рогатый, обдумав ситуацию, пришел к выводу, что ничего особенного ему не угрожает. Но откуда он знает, что Булавацкий не убит и что на него не падет подозрение? Ведь сначала твердил все время «Я не убивал…»

Хаблак подумал, было, что ему выгодно, по крайней мере на первых порах, не убеждать Осташевича в противоположном, но сразу отбросил эту мысль. Он твердо придерживался правила: говорить обвиняемому или свидетелю на допросах правду, только правду – никаких недозволенных приемов, запугивания, грубого нажима, чтобы любой ценой вытянуть признание.

Но почему так быстро овладел собой Осташевич?